Чудеса

Whitehead обсуждает четыре доктрины о законах природы: законы внутренне обусловлены, законы навязаны, законы — наблюдаемый порядок последовательностей (описание) и закон как конвенциональная интерпретация. Доктрина о внутренней обусловленности законов рассматривает природу как выражение характера реальных вещей. Понимая сущность этих вещей, мы узнаем их взаимоотношения друг с другом. По мере того как вещи меняются, изменяются и касающиеся их законы. Таким образом, законы природы не могут рассматриваться как нерушимые и вечные. Эта доктрина требует предположения метафизической доктрины, согласно которой “характеристики вещей в природе являются результатом их взаимосвязей, а их взаимосвязи являются результатом их характеристик”. Истоки доктрины о навязанности законов лежат в деизме. Бог навязал законы природе единожды и навсегда, пассивно наблюдая за их неукоснительным соблюдением. Именно эта доктрина вдохновляла Галилея, Декарта и Ньютона. Таким образом, статистические категории лишь проясняют некоторые из наших спутанных восприятий, но неприменимы к “первичным, навязанным законам”. Согласно описательной доктрине, мы можем непосредственно наблюдать последовательность событий, а законы природы представляют собой “наблюдаемые тождества паттернов, повторяющихся в сериях сравнимых наблюдений”. Именно эта доктрина, характерная для современной науки, пришла к нам от Hume. По мнению Whitehead, “задачей науки является лишь формулировка наблюдаемых объектов, тождественных постоянным и повторяющимся паттернам в каждом направлении опыта” (с. 160). К тому же доктрина конвенциональной интерпретации “выражает процедуру перехода свободной спекуляции в интерпретацию природы”. Например, мы интерпретируем природу в соответствии с нашими математическими законами и классифицируем живые существа по родам и видам.

Таким образом, Whitehead представляет нам четыре антагонистических взгляда на законы природы. Каждый из них требует различной метафизической приверженности. Выбранная метафизическая приверженность позволяет определить, есть ли в физическом мире место чудесам, а также и природу самих чудес.

Удаление половины мозга у шестилетней девочки

Удаление половины мозга у шестилетней девочкиОдиннадцатого июня 2008 года в Аледо (штат Техас), в Детском центре Джона Хопкинса, шестилетней Джесси Холл была сделана операция по удалению половины головного мозга. Девочка страдала от все более частых и сильных припадков эпилепсии, вызванных постепенным разрушением правого полушария мозга под воздействием энцефалита Расмуссена. Операцию провел всемирно известный нейрохирург Бен Карсон. Предполагается, что радикальная гемисфероэктомия избавит Джесси от припадков.

Если мы примем доктрину о внутренней обусловленности, мы должны быть готовы к встрече с чудесными событиями как проявлениями настоящего устройства природы. Нет нужды прибегать к объяснениям с помощью абсолютной случайности. С точки зрения Whitehead, здесь работает Господь. Однако власть Господа здесь не рассматривается в русле стандартного мнения о его всемогуществе, т. е. об обладании им всей возможной властью. Whitehead пишет: Вся сила вещей находится в промежуточном физическом процессе: это энергия физического производства. Роль Бога — это не битва продуктивной силы с другой продуктивной силой, не битва деструктивной силы с другой деструктивной силой; она заключается в терпеливом действии превозмогающей рациональности его концептуальной гармонизации. Он не творит мир, он спасает его; или еще точнее, он поэт мира, нежно и терпеливо ведущий его в соответствии со своим видением правды, красоты и добродетели.

Как объясняет Hartshorne, понятие “всемогущий” должно означать лишь “обладающий всей возможной властью над вещами, т. е. всей существующей властью, кроме той, которая присуща всем этим вещам благодаря их существованию”.

Хотя Whitehead и не подходит непосредственно к рассмотрению чудес, этим занимается, хоть и недолго, Hartshorne. Он не уверен в том, насколько категорично стоит исключать или признавать существование чудес. Он полагает, что Hume в основном был прав в своем скептицизме относительно большинства “задокументированных” чудес. Hartshorne верит лишь в “деяния Господа”, которые являются “законами нашей космической эпохи”. Все законы природы были божественно сообщены для своего воплощения в космическом порядке. Это, однако, не означает, что все происходящее является лучшим из того, что могло бы произойти, поскольку это исключило бы возможность существования свободы. В то же время это означает, что “космос не может попросту дегенирировать в хаос, как и не может дегенерировать в безнадежную скуку монотонных повторений”. Это предполагает, что взгляд на законы природы как на абсолютные положения о том, как все должно быть устроено, неправильный. Сильная доза эпистемологического скептицизма, противостоящего заявлениям о чуде, конечно, оправданна. Однако можно полагать, что чудеса являются метафизически невозможными только исходя из определенного метафизического мировоззрения, а подобное мировоззрение вовсе не должно быть наилучшим описанием всей тотальности человеческого существования.

V. Чудеса в медицине

Сегодня врачи одновременно живут в разных мирах с не всегда совместимыми мировоззрениями. Они часто отстаивают взгляд, который состоит в том, что каждый случай уникален, однако в практике они придерживаются научного мировоззрения, основанного на повторяемости в природе. Даже когда врачи исключительно гуманны и религиозны, даже когда они рассматривают каждого пациента как уникальную индивидуальность, они все же смотрят на медицину как ученые, т. е. детерминистично. Концепция детерминизма состоит в том, что состояние вселенной U в данный момент t полностью является функцией от состояния вселенной в предыдущий момент t–1; U в момент t–1 является функцией от U в момент t–2 и т. д., до первоначального момента вселенной, если таковой был. Таким образом, в принципе, нынешнее состояние вселенной полностью объяснимо с помощью предыдущих ее состояний. Здесь нет места для случайных или уникальных вмешательств.

Когда врачи стараются работать в научном русле, как они это и делают, они скорее всего придерживаются детерминистических взглядов. Если какой-либо феномен не удается объяснить, они не предполагают, что какой-то дух единовременно действует в данном случае, вызывая существование этого феномена. Скорее они просто предполагают, что у них недостаточно фактов, а если бы их было достаточно, событие можно было бы объяснить по-научному. Возьмем, например, сегодняшний интерес к влиянию молитв и медитации на здоровье. Некоторые исследователи (Ai et al., 1998; O’Laoire, 1997) заявляют о положительном воздействии молитв на здоровье тех людей, которые молятся. Однако они рассматривают молитву как еще одно эмпирическое наблюдение, дополняющее детерминистическое научное мышление.

 Возможно и удастся научно установить тот факт, что молитвы делают людей здоровее, но наука не в состоянии продемонстрировать, как именно это происходит, поскольку вмешательство сверхъестественного не может быть включено в природные объяснения без того, чтобы его не обратили в еще одну эмпирическую переменную.

 Биомедицинская модель, в соответствии с которой тело полностью управляется законами природы, не может принять чудеса как сверхъестественные вмешательства. Все так называемые чудеса всегда будут рассматриваться как природные феномены, которые еще до конца не поняты.

Charles Hartshorne, который пытается примирить свою философию со многими радикальными открытиями науки ХХ столетия, приводит несколько аргументов в пользу того, почему мы не должны быть детерминистами. Люди — это часть природы, поэтому очень трудно примирить детерминизм с опытом нашей воли и желаний.

 Если бы детерминизм был истинным, концепции вероятности, времени и эволюции стали бы бессмысленными. По мнению Hartshorne, у нас нет оснований, чтобы отказаться от подобных концепций, поэтому детерминизм должен быть ложен. Современный детерминизм, согласно Hartshorne, развивался в эпоху, которая не оценила по достоинству индуктивную природу научного метода.

Пациенты также вполне могут отрицать детерминистическую вселенную; наше убеждение, основанное на здравом смысле относительно открытости нашего будущего, вполне согласуется с этим. Некоторые пациенты также могут надеяться и молиться, взывая к Господу активно вмешаться в подобное открытое будущее. Они могут полагать, что сверхъестественное вмешательство в нормальное течение событий возможно. Их ожидания скорее всего поощряются таким новым феноменом, как реклама в больницах относительно чудес. Все это подготавливает почву для столкновения мировоззрений. Поскольку слово “чудо” не понимается однозначно, врач и пациент могут обнаружить друг в друге довольно различные ожидания. В частности, возникают разногласия в отношении методов лечения признанного “безнадежно больным” пациента из-за фундаментального разногласия по поводу природы чудес и возможности того, что произошло чудо.

Всегда очень трудно решить, когда мы стоим перед выбором: то ли “больше ничего нельзя сделать”, то ли использовать еще один метод лечения, который “а вдруг поможет”. Подобное решение будет зависеть от того, насколько сильної у индивида мировоззрение, свойственное Hume, Peirce или Whitehead. Подобную метафизическую обусловленность не всегда признают.

VI. Выводы

У врачей нет эпистемологических оснований для того, чтобы объявить какое-либо излечение чудесным. Чудеса представляют собой теологические (или философские) понятия, но далеко не медицинские. Врачи могут лишь определить, является ли излечение научно объяснимым согласно современным эпистемологическим стандартам медицинской науки. По мере изменения этих стандартов то, что необъяснимо сегодня, может стать объяснимым завтра. Неожиданные наблюдения могут заставить нас осознать, что наши сегодняшние объяснения и законы природы далеко не удовлетворительны.

При рассмотрении вопроса о том, существуют ли медицинские чудеса, ограниченность эпистемологии заставляет нас обратиться к метафизическому мировоззрению относительно медицины в частности и природы вообще. Это затрагивает эпистемологические проблемы более высокого порядка. Hume предполагает, что природа полностью упорядочена, тогда как Peirce придерживается доктрины “тихизма”, которая состоит в том, что в природе возможна абсолютная случайность, а Whitehead воспринимает вселенную как эволюционирующий процесс, — отношение между Господом и природой. Такая же напряженность отражается в современных дискуссиях о детерминизме и случайности в квантовой теории и генетике. Доказательства наших знаний о чудесах будут зависеть от наших метафизических взглядов на детерминизм и индетерминизм. Если вселенная открыта для радикальной случайности или для уникального действия Господа, мы должны быть открыты для возможной встречи с тем, что покажется нам sui generis событиями. Они не станут нарушениями непоколебимых законов природы, но будут проявлениями настоящей природы и вызовут у нас удивление.

Чудо — является объективным значением понятия чудо и определяет его общее философское миросозерцание в преимуществе теорией причинности. Необъяснимые и необычайные всякого рода явления не представляют чудес из себя, и характер чудесного получают, если их определённым способом истолковать.

Однако скептическая оценка может давать возможность отрицания наличности чудес, объясняя их как бы галлюцинациями, фальсификацией фактов, законами природы, непознанными ещё явлениями, а также другими. И, наоборот, самому обыкновенному явлению при соответствующем миросозерцании могут привнести значение чуда.

Под чудом мыслится обычно событие, которое не вытекает из естественных человеческих сил или законов природы, а обусловливается сверхъестественными силами могущественных мифических существ и людей.

Семь чудес Света

Впервые чудеса света, ограничив семью, классифицировал и описал Филон. Его полное имя Филон Византийский, и из всех Филонов нам известно о нем меньше других. Согласно прозвищу он, возможно, родился в городе Византии, а может, жил и творил там. Когда он родился, когда умер, как выглядел и чем добывал хлеб насущный — всего этого мы не знаем, и вероятно, никогда не узнаем. Жил он, очевидно, до вступления на трон римского императора Константина I Великого (306 — 337 гг. н.э.), то есть до перенесения столицы Римской империи в Византию и переименования города в Константинополь, ставший после турецкого завоевания Стамбулом. Некоторые исследователи датируют его жизнь более поздним периодом. Лишь одно мы знаем достоверно: сохранилось тоненькое — едва двенадцать страниц — его сочинение, которое называется «О семи чудесах света». Из этого небольшого сочинения мы узнаем ещё о том, что ни одно из описанных чудес света он не видел собственными словами. И писал о них по рассказам других.

 Не удивительно, что при таком отсутствии биографических данных многие ошибались, имея ввиду совсем другого Филона, тоже Византийского, жившего во II веке до н.э. Этот Филон был математиком, изобретал военные машины, что было довольно выгодным занятием. Этих двух византийских Филонов впервые спутал первый переводчик книги «О семи чудесах света» на латинский француз Д.С. Бесси, нашедший в 1640 году её греческий оригинал в Ватиканской библиотеке. И поскольку в литературе ничто так долго не держится, как ошибка, то вся эта ошибочная традиция сохранялась до начала позапрошлого столетия. Прояснил всё швейцарец Каспар Орелли, который впервые напечатал сочинение Филона в 1816 году.

Первый Филон приводит несколько иные чудеса света, чем те, которые перечисляются в современных научных справочниках. Так, маяк на острове Фарос он не считает чудом света; зато в его труде мы читаем о «вавилонских стенах. В его сочинении ничего нет и о Мавзолее в Галикарнасе, или, возможно, это глава вместе с частью страниц, касающихся описания храма Артемиды, просто утрачена. Впрочем, то, что чудеса света он даёт в ином составе, чем наши научные справочники, для нас не так уж важно.

И все же Филон видел чудеса света своим духовным взором. Поэтому не следует так уж безусловно доверять ему. Тем более, что он, как пишет Орелли, «в своем сочинении склонен к преувеличению, и чудеса, о которых он рассказывает, скорее возвеличивает и расхваливает, чем точно описывает их». Поэтому обратимся к более достоверным описаниям Геродота, Страбона, Диадора, Плиния Старшего, Павсания и некоторых других античных авторов. А кроме них — и к современным археологам.

Геродот относит к чудесам света Вавилонскую башню, мост через реку Евфрат, лабиринт в Фаюмском оазисе. Римский поэт Марциал, посвятивший чудесам света одну из своих эпиграмм, считает первым чудом света римский Колизей. Гигин, бывший раб императора Октавиана Август, а впоследствии его библиотекарь, причисляет к чудесам света дворец персидского царя Кира в Экбатанах, к чудесам света причислял его и римский автор Вибий Секвестр. Луций Ампеллий, географ и историк IV века н.э., вносит в этот список семь раз по семь, то есть сорок девять, чудес света, среди них и такие как нефтяные источники в Иране или Ираке. Можно продолжить этот список… Чаще всего из перечисляемых чудес света встречаются лабиринт Миноса на острове Крит, гробница Адриана в Риме, римский Капитолий, Афинский Акрополь и алтарь Зевса в малоазийском городе Пергаме. Последним из авторов, писавших о чудесах света, были римский историк Кассиодор и английский средневековый историк Беда Достопочтенный.

Прошло немало времени, тысячу раз созрело зерно, сотни правителей сменились на тронах, миллионы людей пали от эпидемий и войн, но только когда исчезли мрачные тени средневековья, появился новый труд о древних чудесах света. Его автором был французский филолог и археолог Бернар де Монфокон. Монах в молодости, он стал офицером, проявил себя отважным человеком: в 1697 году он отправился в Грецию, находившуюся под властью турецких завоевателей, и собрал там большую коллекцию античных древностей. То, что он видел и нашёл, после двадцатилетнего труда было описано в его работе, состоявшей из десяти томов: «Античный мир, объяснённый и представленный в иллюстрациях». Наиболее важен его «Итальянский дневник». В двадцатой главе этой книги новый список чудес света, составленный на основе античных свидетельств: 1. Египетские Фивы, 2. Вавилонские стены, 3. Мавзолей в Галикарнасе, 4. Пирамиды на Ниле, 5. Родосский Колосс, 6. Римский Капитолий, 7. Гробница Адриана.

И уже только после Монфокона появляется тот список чудес света, о котором говорится здесь. В этом составе они узаконивались энциклопедиями, впоследствии переходили из одного научного справочника в другой, оттуда в учебники, в комментарии и примечания романов.

Андрей Дмитриенко

Чудеса 24 Мар 2019 KS