Людей неинтересных в мире нет
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самою незаметностью своей.
У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать…
Неужто не будет
Неужто береза-калека,
Склонившись к последней реке,
Последнего человека
Увидит в ее кипятке.
Неужто не будет Биг Бена,
Блаженного и Нотр Дам,
И хлынет последняя пена
По нашим последним следам?
Но в то, что погибнет планета
Черемухи, птиц, ребятня, —
Не верю. Наверное, это
Последняя вера моя.
Не будет за черепом череп
Опять громоздиться вверх.
Не после войны, а перед
Последний грянет Нюрнберг.
И бросит в ручей погоны
Последний на свете солдат,
И будет глядеть, как спокойно
Стрекозы на них сидят.
Последний эксплуататор,
Раскрыв свой беззубый рот,
Как деликатес, воровато
Последние деньги сожрет.
И будет земля крутиться
Без страха последних лет,
И никогда не родится
Последний великий поэт.
Бойтесь ласковых данайцев
О, бойтесь ласковых данайцев,
не верьте льстивым их словам.
Покою в руки не давайтесь,
иначе плохо будет вам.
Они вас хвалят, поднимают.
Они задуманно добры,
и вас у вас же отнимают,
когда подносят вам дары.
Не поступайте так, как просят.
Пусть видится за похвалой
не что они на лицах носят,
а что скрывают под полой,
Пусть злость сидит у вас в печенках,
пусть осуждают вас, корят,
но пусть не купят вас почетом,
уютом не уговорят.
Само упало яблоко с небес
Само упало яблоко с небес,
или в траву его подбросил бес?
А может, ангел сбил крылом с ветвей,
или столкнул руладой соловей?
Ударился о землю нежный бок
и брызнул из него шипящий сок.
Прося меня: «Скорее подбери…» —
чуть зазвенели зернышки внутри.
Светясь, лежало яблоко в росе
и не хотело быть оно, как все,
и отдыхало телом и душой,
как малая планета на большой.
А в трещину его, ничуть не зла,
оса так вожделеюще вползла,
и, яблоко качая на весу,
с ним вместе внес я в комнату осу.
И, вылетев из яблока, оса
на разные запела голоса,
как будто золотинка жизни той,
где жало неразлучно с красотой.
Но чем больнее времени укус,
тем вечность обольстительней на вкус.