— Руфус, — нерешительно начал док. — Прости меня, Руфус. Ты вел себя совершенно правильно. Мисс Бейкер… мисс Бейкер поступила несколько необдуманно и тоже принесет тебе свои извинения. Я тебе это обещаю, Руфус. Но…
— Да, сэр? — Руфус с беспокойством посмотрел на него. — Теперь все в порядке, сэр? Вы не закроете клинику?
— Не знаю. — Доктор отвернулся, не договорив. Конечно, он знал. И следовало предупредить Руфуса и всех остальных заранее. Но раз уж он дотянул до конца… — Надо бы узнать поподробней об этой книге, — заметил он. — Попроси мистера Слоуна зайти ко мне в кабинет.
— Да он вас там давно дожидается, доктур. Так вы правда не…
— Мы с тобой потом поговорим, — пообещал доктор Мэрфи и поспешил в свой кабинет.
Джеф сидел на диване и листал медицинский журнал. При появлении доктора он поднялся с выражением укора на добродушном мальчишеском лице.
— Послушайте, дружище, — с вызовом начал он, — что вы как с цепи сорвались! Из-за того, что увидели стаканы?
— Да знаю, знаю! Я уже говорил с Руфусом. — Док упал на диван и усадил Джефа рядом. — Ну что там с этой генеральской книгой?
— Мы собираемся ею заняться, вот что! — сообщил Джеф. — Берни перепишет ее, под руководством генерала конечно. Я сделаю ей рекламу, а Холкомы пустят в продажу. Самостоятельно, без помощи своего агентства. Ну, скажу я вам, веселое будет дело, док! Генерал ведь личность известная! Если Берни покорпит над его писаниной, а остальные сумеют ее протолкнуть, держу пари, миллионный тираж пойдет нарасхват.
Доктор медленно кивнул.
— Вполне возможно, — произнес он. — Думаю, у вас получится. Что меня удивляет…
— Что же?
— Как я сам до этого не додумался. Все было настолько очевидно. У меня на глазах генерал катился под откос, и с каждым днем все быстрее и быстрее. То же самое происходило с Джоном и Джеральдом, с Берни. И все оттого, что у них не было никакого интереса в жизни. А я не знал, как их остановить. У меня все козыри были на руках, а я, чертов болван, не знал, с какого ходить. А вы тут и двух дней не прожили…
— Я сразу понял, в чем дело, — пожал плечами Джеф. — Что же удивительного? Ведь мы с ними в одной лодке плывем. Я того же поля ягода. Но вот что я вам скажу, док. — Он постучал доктора Мэрфи по коленке. — Если хотите что-то увидеть, раскройте сперва глаза. Надо, прежде всего, захотеть.
Док покачал головой:
— Боюсь, Джеф, вы меня переоцениваете. Мне, естественно, приятно думать, что мои слова оказали какое-то воздействие, но я уже столько раз метал бисер перед пациентами. И все понапрасну.
— Откуда вы знаете, что понапрасну? Разве вы можете поручиться, что в конечном счете это не сработает?
— Ну…
— Я так это понимаю, док. Здесь все идет по принципу — чья возьмет. Вы делаете парню внушение и, возможно, попадаете в самую точку, как это случилось со мной, и тогда он ваш. Но можете и не попасть. Будете капать ему на мозги изо дня в день и ничего не добьетесь. Но это не значит, док, совершенно не значит, что вы попусту тратили время. Если вы выбрали верный курс, ему это западет в душу. И когда-нибудь позже вся эта канитель сделает свое дело или же он расскажет о вас приятелю, который уже дозрел до такой обработки.
Док вздохнул и поерзал на диване.
— Вся беда в том, Джеф, что я плохо знаю свою работу. Гораздо хуже, чем ты свою, ни в какое сравнение не идет. Я все делаю наугад, палю по воробьям в темноте. Не знаю, куда целиться и, главное, чем.
— Ну и что, — возразил Джеф. — Какая разница? Просто палите из чего попало во все стороны.
— Джеф, вы не понимаете.
— Понимаю, док, — серьезно произнес Джеф. — Я, может быть, изрядная скотина, когда напьюсь, но с головой у меня пока все в порядке. Вот вы у меня сегодня спрашивали, почему я решил завязать, а я ничего толком не мог сказать. А теперь могу. Потому что вы искренне верите, что я на это способен.
— Правда? — резко повернулся к нему доктор Мэрфи. — А как вы догадались?
— Вы убеждены, что и мне, и другим вашим пациентам это вполне по силам. Вы забрали себе в голову, что сможете вернуть их на путь истинный. Ну что тут непонятного, доктор? Без веры вы бы не смогли тянуть эту лямку. Да и не стали бы браться с самого начала.
— Хм… — хмыкнул док. — А если я выгляжу полным идиотом с этой своей верой?
— Вы прекрасно знаете, что это не так. Пусть другие так думают, ведь алкоголики часто ставят на себе крест. Но вы-то не должны. Вы ведь здесь из кожи вон лезете, отдаете всего себя без остатка, потому что верите, что в конце концов добьетесь своего. Вы понимаете, как важно, что на свете есть человек, который в тебя верит? Представляете, что будет, если вы на все махнете рукой, потеряете веру, как и все остальные?
Док криво усмехнулся:
— Вы, Джеф, не самый тяжелый случай. Вы еще можете бросить это дело сами.
— Ладно, не обо мне речь. А как насчет остальных? Мне кажется, я их сегодня хорошо узнал — может быть, даже лучше, чем вы, — они ведь не будут выставляться перед своим братом алкашом. Док, вы просто не можете уйти сейчас, когда вы на волосок от успеха. Ребята расшибутся в лепешку, чтобы вас не огорчать.
— Вы что, всерьез думаете, — док постарался вложить в свои слова изрядную долю цинизма, — что они вот так сразу исправятся? Бросят пить, принц женится на принцессе, и они будут жить долго и счастливо.
— Я думаю, — веско сказал Джеф, — что сейчас они, как никогда, близки к тому, чтобы начать трезвую жизнь. Я думаю, они больше не катятся вниз и готовы карабкаться в гору. Я думаю, они покатятся вниз еще быстрее, если вы умоете руки.
— Ну уж, — выдавил из себя док и замолчал.
— Они ужасно расстроились, док. Я сказал им, что вы это не всерьез и, когда разберетесь во всем, возьмете свои слова назад.
— Вы так сказали?
— Сказал, — отрубил Джеф. — Послушайте, док, — нахмурился он, — что там с этой мисс Бейкер? Зачем она подсунула им бузу? Разве честно вымещать на ребятах, если у нее что-то не так?
— Это моя вина, — отрывисто бросил док. — Мисс Бейкер была больна, и я знал об этом. Но теперь с ней все в порядке.
— Если так, — Джеф озадаченно посмотрел на него, — то я что-то не врубаюсь, док. Все хорошо, и все же вы… вы…
Доктор Мэрфи вскочил:
— Я сыт по горло, понятно? В этом все дело. Сплошная головная боль, черт бы их всех подрал, нет больше сил терпеть. Вы слышали новости о Сьюзен Кенфилд? Это лишь малая толика того кошмара, который преследует меня постоянно. Она ведь могла умереть. И ребенок тоже. А все из-за того, что ей на все наплевать, лишь бы надраться. Говорю вам…
— Мы все ходили смотреть на ребенка, — сообщил Джеф. — Мисс Кенфилд сказала, что никогда в жизни не чувствовала себя так хорошо.
— Понятное дело. Эту проклятую самовлюбленную сучку ничем не прошибешь, но я-то не такой!
— Мы там были, — продолжал Джеф, — когда Руфус предложил ей виски.
— Замечательно, — сказал док. — Я годами надсаживаюсь без всякого толка и вдруг — хлоп! — все устраивается само собой. Возможно, счастливая случайность, но я так не считаю.
— Вы же знаете, что нет.
— Да, я знаю. Но лучше бы не знал. Мне было бы легче, если бы вышла осечка. И для моих пациентов было бы лучше, если бы я потерпел полное фиаско. А так получается, что я выдергиваю из-под них лестницу, едва они вскарабкались на первые ступени.
— Но почему, док?
— Вы знаете почему, Джеф. Я не могу так поступить с Ван Твайном. Какой я врач после этого?
— Но, — неуверенно начал Джеф, — я понимаю, что вам несладко, но когда вы показывали мне его, вы ведь еще ничего не решили. Даже когда вас здесь ничто не держало, вы все-таки колебались, а сейчас, когда… — Он снова замолчал, смущенно глядя в пол. — Я вас, конечно, не уговариваю.
— Ну не смогу я этого сделать, Джеф. С самого начала было ясно, что не смогу. До последнего момента я пытался спрятать голову в песок. Старался уверить себя, что есть другой выход. Сейчас время вышло, и я вижу, что другого выхода нет. Все или ничего, так пусть будет ничего.
— Ну что ж, — произнес Джеф, — ну что ж…
— Да, — продолжал доктор, — я дотянул до последнего. Мои финансовые затруднения не были секретом, но никто не догадывался, насколько плохи дела на самом деле. Ведь алкоголиков так легко спугнуть. У большинства моих пациентов ни гроша за душой. Я боялся, что, если выложу им все как есть, они постесняются, ко мне приезжать. Поэтому я пустил все на самотек, а дела шли все хуже, и сейчас…
— Вы уверены, что выхода нет, док?
— Ну, я же вам сказал.
— Точно?
— Черт, сколько раз можно повторять? Ван Твайн — мой единственный шанс. Поэтому его сюда и привезли, понятно?
— Нет, — растерянно произнес Джеф, — непонятно.
— Его семья владеет огромной собственностью на Западном побережье. Недвижимость, банки — все схвачено, черт возьми.
Они присматривали клинику с хорошей репутацией, чтобы упрятать туда Хамфри, и, когда наткнулись на мою, поняли, что это как раз то, что надо. Они знают, как дорого мне это место. Знают, что мне позарез нужны деньги. И знают, что если я откажусь, то не смогу… — Док оборвал фразу. Глаза его сузились. — Если я не возьму их денег, — прошептал он. — Если не возьму, то…
— То что, док?
— Ничего, — ответил док.
— Но это просто свинство, док. Ставить вас перед таким выбором.
— Да бросьте, — отмахнулся доктор Мэрфи. — Я сам во всем виноват.
Он стряхнул пепел с колен и встал. Засунув руки в карманы, он стоял у окна, устремив взгляд в конец лужайки, где за кустами и клумбами виднелось шоссе. Внизу у поворота показалась машина. Послеполуденное солнце ослепительно сверкало на длинном черном капоте, хромированные детали вспыхивали и искрились, как те неисчислимые сокровища, что стояли за всем этим.
Это приехал доктор Амос Пертборг, личный терапевт семейства Ван Твайн.
Док отвернулся от окна.
— Простите, Джеф, у меня больше нет времени.
— Понял, — сказал Джеф и медленно направился к двери. — Извините, док, что опять к вам пристаю, но вы на все сто уверены, что нет никакого способа…
— Ван Твайны. Вот единственный способ.
— Могу я… А что ребятам сказать, док?
— Ничего не говорите. Скажите, что я был занят и вас не принял.
— Но, док, это…
— Вы меня слышали? — Доктор Мэрфи прищурил ярко-голубые глаза. — А теперь выматывайтесь отсюда.
Глава 17
В те давние времена, когда подросток с немыслимым именем Пастер Семелвайс Мэрфи еще ходил в коротких штанах, годовой доход доктора Амоса Пертборга уже исчислялся шестизначной цифрой. И отнюдь не благодаря обширной практике, как можно было бы предположить. И уж точно не в силу выдающихся профессиональных достоинств. Здесь сыграло роль качество, на которое многие претендуют, но которым, к счастью, редко кто обладает: ни шагу не делать без личной выгоды.
Среди своих ничего не подозревающих друзей и коллег — а они в большинстве своем и в самом деле находились в неведении — доктор Пертборг слыл эксцентричным чудаком, человеком, живущим сердцем, а не разумом. И те, чья жизненная перспектива, в отличие от его видов на будущее, ограничивалась днями или неделями, тоже проникались этим убеждением. Ведь истинные намерения не ведомы никому. И путь праведный подчас проходит по весьма пересеченной местности, которая существенно влияет на его прямизну.
Во время экономической депрессии Амос Пертборг раздал несколько тысяч долларов начинающим врачам — без всяких долговых расписок или залогов, — подчас он сам залезал для этого в долги.
В то время, когда его профессиональное положение было еще довольно шатким, он бесстрашно обвинил председателя окружного медицинского совета в некомпетентности и разбазаривании средств, что было недалеко от истины, хоть и не имело отношения к его прямым обязанностям.
Небольшая горстка врачей, удостоившихся его поддержки, не шла ни в какое сравнение с толпами нуждающихся медиков, которых он в буквальном смысле выставлял из своего кабинета. И эти счастливцы, как мог бы заметить вдумчивый наблюдатель (если бы такой нашелся), были отобраны скорее по принципу универсальности, чем личной одаренности. Среди них был кардиолог, ортопед, гинеколог, педиатр, черепно-мозговой хирург, офтальмолог, отоларинголог, ну и так далее. Все они были неплохими специалистами, но звезд с неба не хватали: доктор Пертборг с подозрением относился к выдающимся способностям. Долгие годы они работали в качестве консультантов, вполне оправдывая вложенные в них средства: они выполняли его работу, получая ничтожную долю от его гонораров, и покрывали его вопиющие и подчас фатальные промахи своими профессиональными заключениями.
Что касается президента медицинского общества, тот был далеко не молод, а старики теряют волю к борьбе; главный принцип любой политики — никогда не руководствоваться моральными соображениями. Должностное лицо сместили. Доктор Пертборг, избранный без голосования на основании единодушного шумного одобрения, добродетельно отказался от этой чести. Он заявил, что цель его достигнута и он не хотел бы воспользоваться случаем.
Нет нужды говорить, что он им воспользовался. Он получил бесплатную рекламу, стоящую сотни тысяч долларов, и, тщательно просеяв результат, отобрал самую лакомую и обеспеченную клиентуру.
Более того, распугав конкурентов, он со своими протеже остался у кормушки в одиночестве. Правда, ненадолго, ибо извечная людская алчность быстро пересилила страх. Но какое это было время! Именно тогда и произошло его знакомство с семейством Ван Твайн, позднее переросшее в тесные и длительные взаимоотношения.
Барбара Хайлинджер Д’Арси Ван Твайн забеременела. Консультанты доктора Пертборга после консилиума с самим доктором пришли к заключению, что рождение ребенка будет сопряжено с серьезным риском для жизни. Другими словами, ей был необходим аборт. И он был ей сделан. После этого она вернулась к своим прежним занятиям, которые включали игру в гольф, теннис, плавание и прыжки с вышки.
Это послужило началом дружественного союза Ван Твайнов и Пертборга. Конец же… ах, конец….
В какой момент доктор Пертборг начал задумываться о конце?
Вы двигаетесь по прямой и попадаете туда, куда стремились. Люди, которых вы отодвинули на своем пути, уже почти достигли вашего положения и больше вас не беспокоят. Они всем довольны. Вы стали друзьями, насколько это вообще возможно. Им ничего не нужно от вас, а вам — от них. Прошлое забыто.
Вы прожили шестьдесят лет из отпущенных вам семидесяти: представительный, активный, богатый — все в достаточной мере. Вы имеете все, к чему стремились, — состояние, положение, семью. Вы достигли почета и уважения, вам не о чем беспокоиться.
И тут появляется эта старая ведьма с глазами-буравчиками, древняя, но как бы не имеющая возраста, которая еще не получила всего, чего хотела, — и никогда не получит, черт бы ее подрал! — и дает вам пинка под зад.
Бессмысленно взывать к ее чувствам — как можно взывать к тому, чего нет, — бесполезно обращаться к ее разуму — она не собирается ничего обсуждать. Остается лишь двигаться в заданном ею направлении.
Сидя напротив доктора Мэрфи, доктор Пертборг выглядел расстроенным, а на душе у него скребли кошки. У него было предчувствие, что, как бы ни обернулось дело, его в любом случае ожидает катастрофа. Но действовать все равно было нужно. В противном случае, если он будет, как она выразилась, ломаться, катастрофа произойдет сразу.
Доктор Пертборг засиял улыбкой и приветливо кивнул доктору Мэрфи, вежливо напомнив о цели своего визита. Но взгляд у него был отсутствующий: перед его мысленным взором возникла она — крючконосая, с поджатыми губами и пронзительными маленькими глазками. Иссохшая ведьма, восседавшая на стуле, похожем на трон, царственной осанкой и богатством могла поспорить со своей знаменитой тезкой.