Между тем проблема чуда не может получить философского разрешения независимо от исследования основных положений гносеологии и метафизики и необходимо предполагает то или иное систематически обоснованное миросозерцание. Без такого миросозерцания как признание чудес, так и их отрицание является выражением чистой веры или только привычных и излюбленных мнений, а не разумного убеждения. При философском обосновании понятия чудо приходится считаться с тремя основными трудностями, обусловливающими все главные аргументы pro и contra. Первым и главным камнем преткновения является понятие причинности, в наиболее установившемся и особенно характерном для позитивной философии смысле, то есть в смысле необходимого следования явлений во времени. При таком взгляде на причинность понятия законов природы и причинной связи оказываются вполне совпадающими в своём объёме или, иначе говоря, причинность является лишь общей формулой всех конкретных законосообразностей в явлениях природы. С этой точки зрения положение: «нет явления без причины» равносильно утверждению, что возникновение всякого явления подчинено известному правилу или, что то же, закону природы.
При этом под законами природы разумеются все самостоятельные, то есть не сводимые друг на друга, закономерности, например закон тяготения или закон соединения кислорода и водорода в воду. Очевидно, что такое понятие причинности вполне исключает возможность чудес; ведь никто не станет считать чудом то, что совершается на основании одних только законов природы; в таком случае можно было бы видеть чудеса в сообщениях по телефону. Вообще, по отношению к приведённому понятию причинности вопрос о чуде находится в таком же точно положении, как вопрос о свободе воли; и поскольку признание свободы воли не находит в этом пункте действительно непреодолимого препятствия, постольку исчезает затруднение и для обоснования чудесного. В действительности затруднение может оказаться совершенно фиктивным, если показать несостоятельность понятия причинности, как закономерного следования. А несостоятельность этого понятия, скорее всего, может быть обнаружена на явлениях внутреннего опыта.
В самом деле, никто никогда не доказал полной закономерности человеческого сознания. О сведении всех процессов сознания к законам природы говорилось и говорится очень много, но фактически это сведение оставалось всегда не более как pium desiderium механического миросозерцания. Вообще разложение высших форм и процессов бытия на низшие и элементарные: явлений жизни — на законы химии и физики, а этих последних — на законы механики, столь категорически утверждаемое многими исследователями, никогда, в сущности, не доводилось до конца. Представители этого воззрения обыкновенно ограничивались указанием обусловленности высших форм низшими, сведением некоторых свойств высшего порядка на соотношение элементарных сил и такую зависимость считали доказательством всеобщего господства элементарных сил — и относящихся к ним законов. Между тем, из того, что произвольное поднятие руки зависит от определённого молекулярного строения и состояния нервных центров и мышечных волокон, никак не следует, что дело ограничивается только этой обусловленностью и что акт человеческой воли, как таковой, не играет здесь никакой роли, но лишь иллюзорно принимается за действующую причину.
Убеждение в абсолютном господстве элементарных закономерностей основано на том предположении, что реальными единицами мира можно признать только абсолютно элементарные сущности, обозначаемые понятиями атомов, центров сил и т. п. (независимо от того, понимать ли их материалистически, динамически, спиритуалистически или даже агностически). Но это вознесение элементарного и простейшего бытия на степень абсолютной первоосновы мира есть в сущности чистая вера, нигде не находящая действительного подтверждения, и, напротив, обнаруживающая свою полную несостоятельность в актах высшего обнаружения воли. Думать, что Сократ спокойно выпил чашу яда, а Дж. Бруно бестрепетно взошёл на костёр под влиянием элементарных сил своего организма — значит не представлять себе сущность того самоопределения человеческой личности, которое выразилось в этих актах. Нельзя приписывать высшие проявления разумности и морального величия стихийным и полусознательным силам каких бы то ни было элементов. Такие проявления постулируют признание единств высшего порядка, способных соединять в себе огромное разнообразие элементарного, делать оценку и выбор между различными стимулами и давать перевес идейному перед стихийным. Мировоззрению, признающему действующими причинами только элементы мира и понимающему высшие формы лишь как совокупность таких элементов, может быть противопоставлена теория причинности, в которой под причиной разумеется всякое творческое начало, необходимое для появления следствия.
Сущность этой творческой связи причины и следствия заключается не в каком-нибудь правиле или законе следования, а в самой природе сменяющих друг друга явлений: причина есть то, что творит следствие из своего собственного бытия. Следствие всегда заключает в себе свою причину целиком или отчасти. При таком способе понимания причинной связи является совершенно безразличным, относится ли такая причинная связь ко многим случаям и в силу этого имеет характер правила, или отличается полной индивидуальностью и имеет единственное исключительное осуществление в мировом процессе. С такой точки зрения законы природы оказываются лишь частными видами причинной связи, далеко её не исчерпывающими и относящимися только к простейшим сущностям мировой действительности, отличающимся крайней косностью и однообразием своих проявлений. И наряду с ними необходимо признать высшие виды причинной связи, относящиеся к активным единствам сознательных и разумных существ. Этот последний вид причинности уже не может иметь характера законов или правил, так как относится к сущностям чрезвычайно индивидуализированным и жизнеподвижным. Вторым существенным признаком понятия чудо служит сверхъестественное.
Сверхъестественное можно усматривать как в проявлениях человека, так и в действиях высших или более могущественных существ. Сверхъестественны, например, предвидение будущего, непосредственное влияние (без посредства мускулов) человеческой воли на внешние предметы и вообще все виды так назыв. actio in distans. Однако, и между этими явлениями в последнее время обнаруживается множество таких фактов, отнесение которых к сфере естественного или сверхъестественного должно быть признано спорным. Таковы, например, явления гипнотизма, охотно относимые спиритами к области сверхъестественного, но позитивными исследователями признаваемые всецело основанными на тех или иных закономерностях психологии и физиологии. Трудность определения сверхъестественного по отношению к человеческой природе, по-видимому, проще всего устранить, условившись называть сверхъестественными те предполагаемые способности и действия человека, которые ни в какой степени не присущи человеческой организации вообще, а составляют исключительную особенность отдельных индивидуумов. При таком определении высшая степень художественного или научного творчества не подойдёт под понятие сверхъестественного, так как та или иная малая степень этого творчества присуща всем людям и подлежит некоторому развитию.
Что же касается таких действий, как передвижение или изменение материальных предметов одними лишь актами воли, то отнесение их к области сверхъестественного, в случае признания их возможными, определяется тем обстоятельством, что обыкновенные люди абсолютно не обладают способностью к таким действиям. Наибольшую резкость и отчётливость приобретает понятие чудесного, когда оно мыслится как действие более могущественных или высших сравнительно с человеком существ. В метафизическом обосновании бытия этих существ и заключается 2-й наиболее спорный пункт в выведении понятия чудо Однако, если философия до сих пор не открыла какого-либо бесспорного рационального метода для доказательства бытия Бога и вообще существ высшего порядка, то предположение о бытии таких существ может с полным правом претендовать на значение вполне правдоподобной философской гипотезы. И если принять во внимание, что в построении этой гипотезы участвовали такие осторожные и испытанные в эмпирическом методе мыслители новейшей философии, как Лотце и Вундт, то во всяком случае придётся признать в ней не простую фантазию ума, но наведение эмпирического характера. Наконец, третий пункт разногласия касается возможности мыслить чудеса даже и при предположении бытия высших существ и их творческого проявления в мире. Новейшая философия религии обнаруживает несомненную наклонность построить религиозное миросозерцание без помощи каких-либо супранатуралистических воззрений и даже устранив их, как совершенно побочный мифологический элемент. Тенденция эта имеет своё обоснование главным образом в той мысли, что идее божественного миропорядка гораздо более соответствует абсолютная закономерность событий, чем предполагаемые понятием чудо произвольные вторжения в естественный ход мира, нарушающие законы природы. Религия имеет дело главным образом с нравственными идеалами, осуществление которых совершенно не зависит от того или иного нарушения в закономерном ходе природы. Пфлейдерер утверждает, что признание деятельности Бога не совпадающей с законами природы заставляло бы нас мыслить Бога ограниченным в своей воле внешней ему природой и действующим в мире наравне с другими конечными причинами, что отнюдь не соответствует понятию Бога, как абсолютного и ничем не ограниченного существа. Однако, и с этой точки зрения обоснование чудесного является далеко не безнадёжным. Прежде всего необходимо установить, что понятие о чуде, как о чём-то нарушающем законы природы и вносящем хаос в мировой порядок, глубоко ошибочно. О нарушении законов природы можно было бы говорить, если бы факт чуда совершенно уничтожал существование того или иного закона, — если бы, например, при посредстве чуда закон соединения кислорода и водорода в воду потерял свою силу при всех химических процессах или от чудесного поднятия человеческого тела на воздух совершенно уничтожился бы закон тяготения. Но ничего подобного из признания чудесных явлений не вытекает: в чуде мыслится лишь преодоление естественных сил и законов в конкретных, единичных случаях, а вовсе не упразднение их в целом мире.
Таким образом, предполагая чудо совершающимся по воле Бога, мы вовсе не должны видеть в Боге нарушителя законов мироздания вообще, но лишь источник совершенно своеобразного причинного воздействия, преодолевающего силу и природу конечных и элементарных причин. Значение законов природы для этих элементарных причин, в сущности, ни на минуту не прекращается, подобно тому как закон тяготения не теряет своей силы по отношению к железной гире в тот момент, когда мы поднимаем её над поверхностью земли. Что касается того мнения, будто бы абсолютность Бога не совместима с пониманием природы как чего-то внешнего для его воли, на что он мог бы воздействовать подобно всякой конечной причине, то оно представляется весьма спорным: абсолютность вовсе не безусловно исключает всякое внеположение, и абсолютность Бога нисколько не обязательно мыслить как принадлежность всех без исключении элементов мира к Его природе и личности. Абсолютность Бога может пониматься лишь в том смысле, что в Нем заключается абсолютная мощь для преодоления всех элементарных сил мира и абсолютный идейный смысл, сообразно которому направляется мировой процесс. Напротив, признание внешних и даже враждебных Богу сил в мире гораздо больше соответствует возвышенному характеру идеи Бога, чем предположение о том, что все сущее входит в природу Бога. Зло, несомненно существующее в мире, только тогда не противоречит идее Бога, когда оно мыслится как нечто внешнее по отношению к Богу. Проблема зла получает единственно возможное разрешение лишь с точки зрения теистического миропонимания, отстаивающего различие Бога и природы. Наконец, устранение чудесного, основанное на исключительно нравственном истолковании религиозных идей, предполагает ложное понимание религии. Религия есть целое мировоззрение, далеко не исчерпываемое моральной системой. Исходным пунктом этого мировоззрения является не мораль, а чисто онтологические идеи о сущности мира и об отношении его к Богу. Мораль представляет не начало, а заключительную часть или конечный вывод религиозного мировоззрения. Но и помимо этого, при более широком понимании морального и имморального, добра и зла, идеи супранатурализма получают значение необходимых звеньев религиозного миросозерцания. В самом деле, известная нам эмпирическая действительность вполне характеризуется с точки зрения всех высших религий евангельским изречением: «весь мир во зле лежит». И это зло мира выражается не в одной только нравственной слабости человечества, но также в ничтожности и ограниченности всей человеческой природы, в её бессилии перед болезнью и смертью. Но если философия теми или иными путями приходит к религиозному миросозерцанию, то её Бог, как и Бог религии, может быть только Богом живых существ, а не мертвецов. Однако вечная жизнь есть по существу своему идея супранатуралистическая. Все «натуральное» содержит в себе зачатки гниения и разложения. В силах человека усовершенствовать себя нравственно, но освободиться от своего смертного тела и создать какие-либо новые вечные формы жизненных проявлений человек не в состоянии. Для этого нужно коренное изменение того миропорядка, в котором смерти принадлежит последнее слово. Объявляя закономерное торжество смерти Божественным миропорядком, представители религиозных пантеизма и натурализма едва ли особенно возвышают нравственное величие идеи Бога. Нравственный пафос составляет бесспорно неотъемлемый и весьма ценный элемент всякого истинного религиозного настроения, но он вовсе не требует примирения с чисто физическим злом окружающей нас стихийной природы. Завершением теории чудесного должно быть доказательство того, что этот пафос обуславливает коренное обновление всей человеческой природы, — обновление, знаменующее собой основное Чудо христианства, а именно воскресение Христа и будущее соединение с Ним всех тех, кто жил в духе Его учения.
Чудеса и границы медицинского знания
Когда мы пытаемся выяснить, существуют ли чудеса в медицине, ограничения эпистемологии приводят нас к конфронтации с нашим метафизическим видением медицины и природы вообще. Подобное задание связано с вопросами эпистемологии высшего порядка. David Hume понимал чудеса как нарушения законов природы, подразумевая, что природа в высшей степени урегулирована и постоянна, а доктрины, такие как доктрина “тихизма” C. S. Peirce, предполагают существование элемента абсолютной случайности в устройстве вселенной. Философия процессов представляет нам свой вариант устройства природы. У врачей нет эпистемологических оснований для того, чтобы объявлять какое-либо излечение чудесным. Чудеса — это теологические (или философские) феномены, но никак не медицинские. Все, что могут сделать врачи, это выяснить, можно ли признать какое-либо излечение научно необъяснимым согласно современным эпистемологическим стандартам медицинской науки. По мере изменения стандартов необъяснимое сегодня может стать объяснимым завтра. Однако мы также начинаем осознавать, что наши сегодняшние объяснения неудовлетворительны. Наши утверждения о чудесах могут зависеть от нашего взгляда на детерминизм и индетерминизм. Если вселенная не детерминистична, мы должны быть готовы к вероятной встрече с событиями sui generis. Они будут не нарушениями непоколебимых законов природы, а проявлениями истинной сути природы и, естественно, станут причинами существования чудес.
У гаитянской девочки удалена семикилограммовая опухоль и произведена полная реконструкция лица
До 14 лет Марли Кассеус, родившаяся на Гаити, росла вполне нормальной, здоровой девочкой. Как вдруг ее лицо, пораженное непонятной болезнью, распухло и стало совершенно бесформенным и неузнаваемым. Марли страдала не только от физической боли, но и от отчуждения друзей и соседей.
Как выяснилось, у девочки проявилось редкое генетическое заболевание — полиоссальная фиброзная остеодисплазия. Она вызывает разрастание и размягчение костей до желеобразного состояния. Вдобавок из-за давления опухоли на глазные впадины Марли угрожала слепота.
Гаитянская организация «Добрые самаритяне» помогла девочке выехать в США, где ее обследовали врачи из Мемориального медицинского центра Джексона в Майами. Силами Международного детского фонда были собраны пожертвования на проведение операции. Врачи медицинского центра отказались от оплаты своего труда.
Операция продолжалась 17 часов. После удаления опухолей Марли имплантировали металлические пластины для восстановления глазных впадин, а также реконструировали форму носа. Затем девочка прошла курс реабилитации в детской больнице Holtz Children’s Hospital. Что получилось в результате, можно увидеть на фотоснимках.