Я видел, что этот рассказ Александр слушает не только с интересом, но и ждет, чтобы я скорее его закончил, поскольку он уже сам был готов говорить. Я остановился и прямо без вопросов и перерыва, Александр, забыв, что он серьёзный и обстоятельный человек, начал.
— А со мной тоже такое было! Я ехал и уснул. И вы не поверите, — Александр сказал это с таким нажимом, что попробовал бы я только не поверить, — вдруг меня кто-то похлопал по плечу и говорит: «Просыпайся!!!» Я сразу проснулся и вижу, что иду на встречную полосу. Хорошо прямо рядом никого не было, но еще секунд пять, десять и я бы точно погиб. Когда я вырулил, у меня волосы дыбом встали, оттого что мне кто-то сказал «просыпайся» Я огляделся, даже сзади за кресло заглянул. Остановился. Вышел из машины, а волосы так и стоят дыбом, и всё тело мурашками покрылось. Кто, вы думаете, это был? Наверное, мой ангел — хранитель»!- ответил сам себе Александр. — Ведь он всегда справа от нас. Мне по правому плечу и стучали. Точно — ангел, — продолжал он. — Я даже потом в церковь ездил и свечки ставил. А где мне взять иконок в машину, и эти » живые помощи». Иконку я ему дал, А сам вдруг вспомнил о другом случае, который был со мной. Мы со знакомым решили съездить в Кострому по делам, да приложиться к иконе Божьей Матери Федоровской. Все сделали, и ехали обратно. Сначала уснул я, а потом и он, сидевший за рулём. Почему я проснулся, я понять не могу, но только мы съезжали на скорости 120км. к обочине. Я даже кричать испугался, поскольку не знал, как он прореагирует, а тихо сказал: «Ой-ой!» И он проснулся и вырулил. Очень напугался мой знакомый, когда понял, что, произошло, но, так как он человек верующий, то понял меня, когда я сказал, Что Богородица нас спасла. А вообще про ангела в машине у меня есть забавная история.
Обернись!
В тот день с самого утра мы со знакомым шофером колесили по Москве. Ездили по моим делам, в Троице-Сергиеву лавру, по православным магазинам, так как мне для храма, который я восстанавливал нужно было много всего купить. Водителя звали Владимир, и чувствовал я себя с ним хорошо, поскольку он был спокойным и немногословным. Под конец он отвёз меня на Ярославский вокзал, с которого я отправлялся домой. Поезд был в 21,55, и у меня оставалось минут 30 до посадки. Я простился с Владимиром. И он уехал. Прошло минут 10, когда я вспомнил, что разделся у него в машине, снял подрясник и скуфейку и положил их на заднее сидение. Я сразу огорчился. Поскольку я священником был меньше года, то у меня был всего один подрясник и одна скуфья. Как я покажусь без них на службу завтра, я не знал. Первое что я сделал, так это бросился к телефону. Когда я нашел на Ярославском вокзале телефон, я понял, что звонить всё равно бесполезно. Владимир мог доехать до своего дома только через 40-50 минут. Пока ему скажут, что у него на сиденье мой подрясник, и он вернётся в гараж и потом ко мне, это ещё час пройдёт. То, что он ни за что не обернётся, посмотреть на заднее сиденье, я был абсолютно уверен, поскольку хорошо его знал. И тут я вспомнил об ангеле-хранителе. И я взмолился -Ангел, помоги!
И вы знаете, сразу от сердца отлегло и стало как — то спокойно и уверенно, что все обойдется. Я сел в зале ожидания и начал читать. Минут через десять, когда я уже встал, чтобы идти на посадку, я увидел, что в зал просто ворвался Владимир. Я его таким никогда не видел. Он был очень возбужден и в руках у него был мой подрясник. Я издалека помахал ему и он, подбежав ко мне, без предисловия выпалил
— Еду я обратно, не спешу, и вдруг, сзади, мне говорят: «Обернись и погляди на сиденье!» Я резко тормознул. Сзади машина в меня чуть не врезалась. А я остановился и включил в салоне свет. А на заднем сидении вот это. Владимир смотрел на меня напугано и радостно. Я поблагодарил его, сказал, что такое бывает. Но как я после благодарил ангела…
Нет благословения
-Что мне делать? — буквально накинулся с вопросом на меня мой знакомый. — Сын в Питере попал в больницу. У него заражение крови. Главное, только медкомиссию прошёл — ничего не было, а через день — аппендицит. Врачи сначала говорят, что съел чего-то, и не положили. А потом у него в пятницу случился приступ. В больницу положили, но ни анализов не взяли, да и операцию в выходные делать не стали. К понедельнику-то ему совсем плохо. Приступ начался, парня — на стол, а у него уж потекло.
Мне всегда самому не по себе слушать такие истории, кажется, что это тебе плохо, у тебя аппендицит лопнул. Радостного мало.
-Что ж, — говорю, — я сам давно в Питер собираюсь. Давай на твоей машине поедем, кое-что в Москве и Питере для церкви купим, а заодно и навестим сына. Бензин за наш счёт.
— Он обрадовался, поскольку именно средств на поездку у него в тот момент и не было. В ночь мы тронулись в дорогу.
-Как дела? — спрашиваю у него. Он вечером звонил в Питер и сведения получил ободряющие: операция прошла успешно и мальчику стало лучше.
-Ну, тогда мы не будем особенно спешить и заедем, сначала, в Троице-Сергиеву Лавру, попросим старца помолится за сына, — предложил я. Он даже обрадовался.
-Я так давно хочу увидеть Лавру! Ехали мы всю ночь и на рассвете были у стен Лавры. С раннего утра пошли на братский молебен, а потом к старцу. Он быстро принял нас и выслушал. А хотели мы, чтобы он помолился о больном сыне, да благословил нас на дорогу. Мы спешили. Но неожиданно старец не благословил нас, а дал, какую-то книгу и сказал моему попутчику:
-Иди и вон там при народе громко читай.
— Это было очень неожиданно, но так и сделали. Он начал громко читать, а батюшка, сидя на крыльце издалека, мельком, наблюдал за нами. Длилось это довольно долго. У нас нарастало нетерпение, дорога впереди была немалая, но ослушаться не хотелось. В конце концов, когда времени прошло довольно много, а батюшка, казалось, забыл о нас, мы решились вновь подойти к старцу. Он опять нас принял, но начал о чем-то долго, и вроде бы не для нас, а для окружающих, рассказывать. Когда он прервался, я все-таки решился и сказал:
— Батюшка, благословите нас, а то нам до Питера сегодня не доехать, и помолитесь о больном сыне.
-А он и отвечает:
-Не о нем нужно молиться, а о вас… . Идите! — Но на приготовленные для благословения руки как бы не обратил внимания, встал и ушёл. Это повергло меня в недоумение и удивление. Но делать нечего. Мы тронулись дальше. От Лавры есть окольная дорога до ленинградского шоссе. Мы поехали по ней, но настроение было никудышное, и, какая — то усталость нахлынула на всех. Мы доехали до ленинградского шоссе и, встав на светофоре у перекрестка, на котором можно было поворачивать или в Москву или в Питер, я вдруг спросил водителя:
— А ты хочешь в Питер?
Он ответил:
— Я что-то очень устал. Не знаю, как и доедем. Решайте вы сами.
— Почему — то батюшка не благословил нас? Наверное, сыну уже легче, — начал я. — Может быть, просто съездим в Москву, купим там, что нужно, и вернёмся домой.
-И он неожиданно, с радостью согласился. Из Москвы выехали поздно, но ехали быстро, даже очень быстро, на поворотах, аж колеса скрипели. Не раз я еще возвращался к мысли о том, почему нас не благословил на поездку в Питер старец, но ответа найти не мог. Приехали домой часа в три ночи. Каково же было мое удивление, когда в восемь часов утра у меня на пороге дома уже был мой попутчик. Глаза у него были округленные, весь страшно возбуждённый.
— Пойдем! Пойдем к машине!
— Он тянул меня за рукав, и было такое впечатление, что у него машина горит, а я не иду её тушить. Я даже напугался. Прямо в тапочках я подошёл к машине, а он, забежав вперёд и, открыв багажник, вытащил из него колесо. Таким действиям я сильно был удивлен.
— Смотри, — сказал он, — вчера мы на нем ехали, заднее правое.
— Когда я взглянул на колесо, то первое, что пришло в голову — вот почему старец нас не благословил ехать в Питер. На диске колеса имеются дыры и перемычки между ними, из пяти перемычек четыре лопнули. Сколько мы проехали на одной перемычке — не понятно, но было понятно одно, что до Питера её бы не хватило! А отломись колесо на шумном шоссе…
«Живый в помощи Вышняго…»
С Георгием мы встретились во Владимире. Я голосовал, он остановился. Первое, что сказал, это то, что он впервые в жизни посадил попутчика. Потом у нас с ним сложились хорошие и долгие отношения, но рассказ сейчас о другом. Уже в самом конце долгого нашего пути, когда мы подъезжали к его дому, он вдруг рассказал замечательную историю.
-У меня ведь есть одна святая вещь — неожиданно сказал он. Неожиданно, потому что за время поездки он старался казаться независимым и не религиозным.
Он начал доставать своё портмоне.
-Это «живые помощи», — прокомментировал я, увидев, сложенный в несколько раз поясок
-Он давно у меня, и не раз я его собирался выложить, да что-то каждый раз перекладываю из кармана в карман. И ведь он действительно меня защищает.
Вот это для меня было совсем неожиданно.
Георгий — преуспевающий бизнесмен, человек сильного характера, и неплохого телосложения, услышать от него такое было неожиданно.
-Однажды я ехал на своем «Мерседесе». Тогда уже дела шли неплохо. А когда они идут не плохо, то и завистников, и конкурентов, да и должников прибавляется. Становится довольно опасно жить. Однако, я ничего не боялся и не особенно ожидал. Вот и ехал домой без охраны. Невдалеке от дома, меня останавливает один, в камуфляжке, с жезлом. Я затормозил. А место довольно пустынное. Когда он подходит, я открываю окно с моей стороны, а дверь заблокирована. Я открываю, а сам думаю: закурить попросит, уже за сигаретами потянулся. А он взял и ткнул меня ножом в грудь, а сам за ручку двери хватается. А дверь — то заблокирована. Да и машина у меня с автоматической коробкой передач была. Я ногу отпустил, она и рванула. Нож я увидел, тонкий и длинный такой «стилет». Вошел в меня легче, чем в масло. Честно говорю, сквозь одежду и тело прошёл, как в воду. Я даже напугаться не успел.. Думал уже всё. Я рану зажал. И в больницу. Там проверили, зашили. Домой поднимаюсь. Жена: » Что с тобой? » «Да вот, — говорю, — убили…» Рубашку задрал, а там швы заклеены. Оказалось, что нож в меня вошёл и прошел так, что ничего не тронул, только живот проткнул. Вот я думаю, что Бог меня и сохранил.
И он показал еще раз «живые помощи».
Достояли до конца
Джип у него был хоть и не новый, но опрятно ухоженный, чистенький и внутри и снаружи. Сам он водил его легко, непринужденно, разговаривая с пассажирами. Видно было, что он привык общаться и много говорить. В общем, тянуть его за язык не нужно было. Он и остановился — то в основном, чтобы мне что-то рассказать. И действительно, убедившись, что я удобно сижу, предложив мне кофе из термоса и бутерброд, он сразу начал.
— Послушай, батюшка, как нас Бог спас. Я сам «афганец». Вы, наверное, слышали, что у нас один руководитель погиб недавно, — обернулся он ко мне вопросительно.
— Слышал, — ответил я, — поскольку дело громкое.
— Так вот, поехали мы на Котляковское кладбище его поминать, да и других ребят вспомнить. Едем, а там недалеко от кладбища — церковь. Нас полная машина. До панихиды на кладбище оставалось минут 15 .И решили мы зайти в церковь и поставить свечки. Тормознули. Зашли. Свечей много накупили. Подошли их ставить, а батюшка там как раз панихиду начал служить. Он и говорит: «Постойте немного с нами, сейчас всех по именам помянем. Мы встали, молимся. А он долго так поет. Гляжу на часы — на кладбище-то уже опаздываем. Но уходить-то вроде не хорошо. Кто-то на часы показал. Да все рукой махнули: там во время не начнут, а здесь хоть помянем как положено. Достояли до конца. На кладбище прилетаем, а там… Клочья от людей на деревьях висят. Ужас. Как на войне. Четырнадцать человек убито. Бомбу кто-то подложил, и когда все собрались у могилы, взорвал. Я бы точно погиб, поскольку всегда в первых рядах стою. Потом-то я вспомнил, почему уцелел. До конца службы нужно в церкви стоять.
Я подивился его рассказу и действительно чудом он остался жив. Не в его характере, видимо, в церкви до конца стоять, но теперь он это хорошо запомнил. В свою очередь я ему тоже историю рассказал. Мне её, правда, не сама главная героиня истории поведала, но она утверждала, что это произошло с её ближайшей подругой. Дело было на юге. Подруга рассказчицы отдохнула в санатории и возвращалась домой. Самолет у неё был, кажется, из Мин-вод и билет она купила заранее. Приехала в город из санатория с утра и решила, поскольку, возвращается домой, на работу, сходить в храм и поблагодарить Бога за отличный отдых, выпавший ей в санатории. Приехала в храм и решила службу до конца отстоять. Стояла, стояла, а там причастников много было, служба и затянулась. Чувствует, что уже опаздывает, а, не приложившись к кресту, выходить, не хочет. Ну, думает, успею, посадку за сорок минут прекращают. В общем, приложилась к кресту и бегом на автобус. А он едет медленно, с большими остановками. В общем, опоздала она на самолет. Прямо на её глазах улетел. Так ей стало обидно. Она говорит:
— Я уж и на Бога посетовала! Что же Ты мне не помог? Я и службу — то достояла до конца, и к кресту приложилась, а Ты!? Пошла к какой — то знакомой из санатория, которая ей адрес дала, деньги занимать. Потом еле — еле билет выпросила — нет билетов, сезон. В общем, прокляла весь отпуск и отдых. Все же на следующий день села в свой самолет на Иваново. Села, а сосед по салону и говорит:
— Вчерашний самолет на Иваново разбился
— Она даже остолбенела. А он видит такое удивление и говорит
— а я не шучу, по телевизору рассказали.
Она сидит, язык отнялся, смотрит на него, а он напугался, хотел стюардессу позвать. Рассказчица мне говорит:
— Подруга, как прилетела, месяц из храма не выходила!
-Я думаю, преувеличила она, отпуск-то у нее кончился. Мой «афганец», кивнул удивленно головой, улыбнулся, и, глядя на дорогу, казалось, сам себе сказал:
— Вот, вот! И я говорю — службу надо до конца в храме стоять.
Глава 2
Война-война.
Предисловие
Страшно не люблю войну. И, прежде всего, потому что «страшно». Страх всегда служит дьяволу. А дьявол им питается, он — его кровь, он — его жизнь. На войне много страха. Но она идет, идет всегда, не прекращаясь ни на минуту. Иногда она перерастает в войну » физическую», в которой бес достигает высшей своей цели — убийства человека, образа и подобия Божьего. Однако и здесь промысел Божий не оставляет людей и порой, в считанные секунды, человек на войне, из образа Божьего становится Его подобием, проявляя мужество и милосердие, любовь и нежность. Осознавая, что и враг может быть другом и братом, становится «святым» в своем понимании глубочайших Божественных истин. Именно такие герои этих историй, и не судите их строго, Господь коснулся уже их Своим судом и своим милосердием.
Мы же братья!
Сидел я на приеме к одному чиновнику. Коридор извилистый, свет от окна где-то за углом, а здесь, поскольку часы ранние, и никого нет, даже освещение не включено. И когда он подошел, мне как-то стало немного уютнее. Крупный, седовласый, не русский, но человек, видимо, благородный и из большого начальства, в прошлом. Потому что сейчас на нем старые потрепанные ботинки, хотя и хорошие, из тонкого материала брюки. Сразу было видно, что брюки от хорошего костюма, но его сейчас одевают редко, а вот ботинки… Он сел рядом, но на разговор я не очень надеялся. Сидели молча довольно долго.
-Почему мы не учим своих детей тому, что мы христиане, и, что другие народы тоже бывают христиане? — неожиданно, повернувшись всем телом ко мне, подвинувшись близко к лицу и глядя прямо в глаза, неожиданно спросил он. Я понял — грузин. Грузию я люблю, неоднократно там бывал и у меня есть свое впечатление о грузинах, и, тем более, таких гордых и красивых, как мой случайный собеседник. Но сейчас что — то было не так. Он спросил так, будто я должен был ответить на самый главный и последний в его жизни вопрос.
— Почему? Я Вас спрашиваю!
-Я, вообще-то, тех, кто мне встречается, учу этому, — начал я разговор, оттягивая время для того, чтобы понять, что от меня хотят.
-Так другие не учат, — сказал ворчливо, отвернувшись от меня и глядя в пол, грузин: — А ведь мы все — христиане и церковь у нас тоже — православная, — поднял он на меня лицо, и опять заглядывая в глаза. — И Бог у нас один, и любит он нас всех, — продолжал он: — Почему же дети наши не знают. Говорил он, а взгляд, отведённый на стену, был уже где-то вдалеке. » Сейчас, — подумал я, — он все расскажет».
— Мы жили в Абхазии. Почти двадцать лет я был директором завода. Не знал никакой разницы — грузин, абхаз. Какая мне разница. Но когда все началось… Вы знаете, что все делалось русскими руками?
— Посмотрел он на меня, опираясь локтями на свои колени, снизу вверх. Я кивнул головой. Он облегченно выпрямился, и сел, откинувшись в кресле. В речи и во взгляде появилась презрительность.
— Они ворвались к нам во двор, лейтенант и четыре солдата. Стали бегать, кричать, стрелять. У нас во двор выходят два крыльца, в одном доме: дочь с зятем, в другом мы живем. Когда я выскочил, они за волосы тащили дочь во двор, а зятя били на крыльце, а потом скинули и очередью из автомата застрелили. Ко мне подскочили и начали бить. Кричат: «Где золото!» Какое золото? Дочь недавно вышла замуж. Мы им и свадьбу играли, дом, машину справили. Какое золото? Были, конечно, у жены украшения. Жена не догадалась снять. Вышла прямо в золотых серёжках. Солдат подскочил к ней, прямо схватил и вырвал из ушей. Я дернулся к нему, а другой передо мной очередь в землю… Я кричу, что ж вы делаете? Мы же все христиане! Солдат направил на меня автомат. Это он застрелил зятя.» Мы-то христиане, а ты — то, грузинская морда, кто!?» Я так на него обиделся! Веришь, страха ни капельки не было — одна злость. Кричу ему: «Я тоже, тварь, христианин и православный! А ты, гад, непохож на христианина, руку на брата поднял! Он автомат держит, палец на курке. Думаю — всё… . А он вдруг кричит: » Лейтенант, а грузины — христиане?» Лейтенант по дому бегал и как раз в дверь показался.
» Да, вроде, христиане», — ответил он. А в этот момент они все как- то остановились и смотрят на него. «Храмы — то у них с крестами «,- добавил он. Я в это время как взмолюсь: «Господи, помоги!» А лейтенант посмотрел на меня и командует: «Пошли отсюда!» Да всех матом. Солдатик посмотрел еще раз на меня, растерянный стоит. Автомат отпустил и за ворота. Почему же ему раньше не объяснили?
Он смотрел на меня, глаза не были злыми. Он просто давно хотел это высказать и теперь успокоился.
-Я с тех пор регулярно в церковь хожу, сюда, в русскую. Зятя, конечно, жалко, но нас всех Бог спас. Просто чудо. Но из Абхазии пришлось уехать. Вот здесь живу, и жена с дочерью со мной. Правда, намучались, я гляжу, и чиновники не все знают, что мы все христиане и братья. Порой смотрят на тебя, как тот солдатик с автоматом, вот сюда — двадцатый раз прихожу.
И он заплакал. Уткнулся в руки, и заплакал. Мы долго с ним еще разговаривали, но, когда пришёл чиновник, я его пропустил вперёд, а сам ушел. Я вспомнил, что и на меня в прошлый раз этот чинуша смотрел, как через прицел… Братья!
Они ходят!
Парень пришёл в неурочное время, прямо домой, весь такой респектабельный и возбужденный. От него пахло дорогим одеколоном, а на запястье — золотая цепочка. На вид всего лет двадцать, а респектабельность ему была, как чужой костюм. Видно было, что и костюм, и цепочка, и даже одеколон — всё новое, и он только примеряет их на себя. Ушли мы с ним в маленькую комнату, а у меня вопрос — зачем он пришёл? Уж больно вид деловитый, как у бизнесмена с предложениями. Однако, когда мы сели с ним друг напротив друга, он вдруг сразу заревел. Именно не заплакал, а заревел, со всхлипыванием, и крупными слезами. Он начал мять своё лицо и голову.
-Батюшка, помоги! Я не знаю чего мне делать? Они ходят ко мне. Мертвые, а ходят!!!