Одиннадцать минут. Пауло Коэльо. Книга. Читать онлайн.

* * *

Когда Мария открыла глаза, сквозь раздернутые шторы уже светило солнце.
«Мы всего два раза были с ним близки, — подумала она, глядя на человека, спавшего рядом. — А кажется, будто не разлучались никогда и он всегда знал меня, мою жизнь, и тело, и душу, мой свет, мою боль».
Она поднялась, пошла на кухню сварить кофе — и тут, увидев в коридоре два чемодана, вспомнила все: и свой обет, и молитву в церкви, вспомнила и о том, как сон, упрямо стремясь стать явью, теряет свое очарование, и о совершенном человеке, и о любви, сливающей воедино душу и тело. И о том, что между наслаждением и блаженством лежит пропасть.
Что ж, она могла бы и остаться: терять ей нечего, кроме еще одной иллюзии. «Время плакать, и время смеяться», вспомнила она.
Но ведь там же сказано: «Время обнимать, и время уклоняться от объятий». Она сварила кофе и, прикрыв дверь на кухню, вызвала по телефону такси. Собрала всю свою волю, забросившую ее в такую дальнюю даль, припала к источнику своей энергии, именуемой «светом», назвавшей ей точную дату отлета, оберегавшей ее, заставлявшей ее навсегда запомнить эту ночь. Оделась, взяла чемоданы, в глубине души надеясь, что Ральф проснется и попросит ее остаться.
Но он не проснулся. Покуда Мария, стоя возле дома, ждала такси, появилась цыганка с букетом цветов.
— Купите цветочков.
И Мария купила. Эти цветы возвещали пришествие осени, говорили, что лету — конец. Теперь в Женеве еще долго не будет столиков на открытых террасах кафе и ресторанов, из парков исчезнут гуляющие. Ладно. Она покидает этот город, потому что сделала свой выбор, так что жаловаться не на что.
До отлета оставалось четыре часа. В аэропорту Мария выпила еще чашку кофе и стала ждать, когда объявят посадку, все еще надеясь, что вот-вот появится Ральф: ведь вчера она успела сказать ему, в котором часу у нее рейс. Так всегда бывает в кино — в самый последний момент, когда женщина уже готова сесть в самолет, появляется в полном отчаянии мужчина и под иронично-сочувственными взглядами служащих авиакомпании хватает ее в охапку, целует и возвращает в свой мир. Появляется надпись «Конец», и зрители расходятся, пребывая в уверенности, что эта пара отныне и впредь будет неизменно счастлива.
«В кино никогда не показывают, что было дальше», в утешение самой себе произнесла она. А дальше — брак, кухня, дети, секс по обязанности, пусть даже и супружеской, но все более редкий, а вот и впервые найденная записка от любовницы, и желание закатить скандал, а потом — обещания, что это никогда больше не повторится, потом вторая записка (уже от другой женщины), и снова скандал и угроза развода, но на этот раз муж уже ничего не обещает с такой определенностью, а всего лишь говорит, что любит ее. Третья записка (от третьей женщины), а за ней обычно предпочитают промолчать, сделать вид, что ничего не происходит, ибо с мужа станется сказать теперь, что он ее больше не любит и она может уходить на все четыре стороны.
Ничего такого в кино не показывают. Фильм кончается раньше, чем начинается другой мир. Так что лучше не думать.
Мария прочла от корки до корки три журнала. Наконец объявили ее рейс, она целую вечность, казалось, шла по бесконечному коридору аэропорта и вот оказалась в самолете. Пристегивая ремни, еще раз представила себе пресловутую финальную сцену: чья-то рука ложится ей на плечо, она оборачивается и видит его.
Ничего этого не было.
Весь недолгий перелет от Женевы до Парижа она проспала. Даже не успела придумать, что скажет дома, какую историю сплетет — да, впрочем, это и неважно: родители, без сомнения, и так будут счастливы оттого, что дочка вернулась под отчий кров, а у них теперь будет своя фазенда и обеспеченная старость.
Мария проснулась от толчка — самолет опустился на бетон взлетной полосы. Стюардесса объяснила, что они сели в терминал С, а ей надо попасть в терминал F, откуда будет рейс в Бразилию. Но пусть не беспокоится — прибыли без опоздания, времени хватит, а если она боится заблудиться, сотрудник наземной службы встретит ее и проводит до места.
Покуда самолет рулил к терминалу, она размышляла о том, не задержаться ли на денек в этом городе — исключительно для того, чтобы сделать фотографии и рассказывать потом, что побывала в Париже. Ей нужно было какое-то время, чтобы побыть наедине с собой, все осмыслить, поглубже запрятать воспоминания о прошлой ночи, чтобы можно было воспользоваться ими в нужный момент, когда понадобится понять, что жива.
Стюардесса взглянула на ее билет и сообщила, что, к сожалению, это невозможно — пересадку нужно сделать немедленно. В утешение самой себе Мария подумала, что оно и к лучшему — оказаться в таком прекрасном городе одной было бы слишком огорчительно. Если уж ей удалось сохранить хладнокровие, выдержку, если сила воли не изменила ей, то зачем же растравлять себе душу видом парижских улиц, по которым так хорошо было бы пройти рядом с Ральфом.
Она вышла из самолета, прошла пограничный контроль — беспокоиться было не о чем: багаж должны были перегрузить на другой «борт» без нее. Двери открылись, пассажиры обнялись с теми, кто встречал их — кто с женой, кто с матерью, кто с детьми. Мария сделала вид — опять же для самой себя, — что к ней все это не имеет ни малейшего отношения, но все же от щемящего чувства одиночества стало неуютно, но ничего — теперь оно не будет таким безысходно горьким: у нее есть тайна, есть сон, есть воспоминание. Теперь справиться с одиночеством будет легче.
— Париж останется Парижем.
Нет, это не гид из туристического агентства. Это не шофер такси. Ноги у нее подкосились, когда прозвучал этот голос.
— Париж останется Парижем?
— Это фраза из моего любимого фильма. Хочешь взглянуть на Эйфелеву башню?
Да, хочет. Она до смерти хочет взглянуть на Эйфелеву башню. В руках у Ральфа был букет цветов, а глаза сияли — лучились тем самым светом, который она заметила в первый день, когда позировала ему в кафе и ежилась от холодного ветра.
— Как тебе удалось оказаться здесь раньше меня? — этот вопрос был задан исключительно для того, чтобы скрыть счастливую растерянность, и вопрос не имел ни малейшего значения: просто Марии нужно было перевести дух.
— Я видел, как ты читала журналы. И мог бы подойти к тебе и раньше, но я — романтик, притом романтик безнадежный. А потому решил перебросить между Женевой и Парижем воздушный мост, погулять немножко по аэропорту, подождать три часа, наизусть выучить расписание, купить цветов, произнести фразу, которую в фильме «Касабланка» говорит Рики, и вообразить твое удивленное лицо. И быть непреложно уверенным в том, что ты этого хочешь, что ты меня ждала, что никакая решимость вкупе с силой воли не способны помешать, чтобы любовь время от времени изменяла по своей прихоти правила игры. Совсем нетрудно быть романтиком, ты не находишь?
Мария понятия не имела, трудно это или нет, да ей и не было до этого никакого дела, хоть она и понимала, что совсем недавно, буквально только что, узнала этого человека и всего лишь несколько часов назад впервые переспала с ним, а накануне познакомилась с его друзьями, а еще чуть раньше стало ей известно, что он посещал «Копакабану», что был дважды женат. Нельзя сказать, что у него безупречный аттестат. А с другой стороны, у нее есть деньги на покупку фазенды, и вся молодость — еще впереди, а за спиной — огромный опыт, и полнейшая независимость в душе. Ну, что ж, раз уж судьба всегда делает выбор за нее, можно рискнуть еще разок.
Она поцеловала его, не испытывая ни малейшего интереса к тому, что произойдет после появления на экране титров «Конец». Но если когда-нибудь кто-нибудь задумает рассказать ее историю, Мария попросит, чтобы начиналась она, как начинаются волшебные сказки:
Жила-была на свете…

Заключение

Как все люди на свете — и в данном случае подобное обобщение не выглядит натяжкой, — я не сразу осознал священный смысл, заключенный в сексе. Моя юность пришлась на эпоху безудержной, бьющей через край свободы, когда совершались важные открытия и многое было чрезмерно, чересчур, слишком. Затем пришел период подавления и консервации — неизбежная расплата за весь этот переизбыток, который и вправду оставил после себя довольно уродливые шрамы.
В эпоху этого выше помянутого переизбытка (я имею в виду 70-е годы) писатель Ирвинг Уоллес сочинил о цензуре в Соединенных Штатах роман, где рассказывается, какие юридические уловки и хитросплетения использовали власти, пытаясь запретить к печати некую книгу, посвященную проблемам секса и озаглавленную «Семь минут».
В романе Уоллеса о самой книге упоминается вскользь, она — лишь предлог для разговора о цензуре, и тема секса и сексуальности едва затрагивается. Я стал воображать, о чем бы шла речь в этой книге, и спрашивать себя, а смог бы я написать ее.
Уоллес часто ссылается на эту несуществующую книгу, каковое обстоятельство не то что затруднило, а сделало попросту невозможным выполнение задачи, которую я мысленно поставил перед собой. Остались лишь воспоминание о заглавии (Уоллес, сдается мне, придерживался несколько старомодных взглядов в отношении времени, а потому я решил это время увеличить) да мысль о необходимости исследовать феномен сексуальности всерьез — что, впрочем, делали уже многие писатели.
В 1997 году, в итальянском городе Мантуя, где проходила некая конференция, портье передал мне рукопись. Я рукописей обычно не читаю, а эту вот почему-то прочел. Это была невымышленная история бразильской проститутки, описывающей свои замужества, свои нелады с законом, мытарства и приключения. В 2000 году, будучи в Цюрихе, я позвонил этой проститутке, работавшей под именем Сония, сказал ей, что мне понравилось ее сочинение, и посоветовал отправить его моей бразильской издательнице. Та, однако, предпочла не печатать его. Сония, в ту пору жившая в Италии, села в поезд и приехала ко мне в Цюрих. Она повела нас — меня, моего приятеля и сотрудника журнала «Блик», в тот вечер бравшего у меня интервью, — на Лангштрассе, место сбора тамошних проституток. Я понятия не имел, что Сония уже предупредила своих товарок о том, что мы придем, и, к моему немалому удивлению, дело кончилось раздачей автографов — я подписывал свои книги, изданные на разных языках.
К этому времени я уже принял твердое намерение написать о сексе, но у меня еще не было ни канвы повествования, ни главного героя (или героини); но благодаря этому походу на Лангштрассе я понял: чтобы писать о священной стороне секса, необходимо сначала понять, почему он был до такой степени осквернен и опошлен.
В беседе с сотрудником швейцарского журнала «Л’иллюстрэ» я рассказал об этой импровизированной «встрече с читателями» на Лангштрассе, а тот напечатал об этом пространный очерк. И вот в результате туда, где я раздавал автографы, — дело было уже в Женеве — пришли несколько проституток с моими книгами. Одна из них вызвала у меня неподдельный интерес: мы с нею, а также с моим литературным агентом и другом Моникой Антунес отправились выпить по чашке кофе. «Чашка кофе» превратилась в ужин, за которым последовали новые встречи. Так возникла основная линия — или, если угодно, путеводная нить — «Одиннадцати минут».
Я приношу искреннюю благодарность Анне фон Планта, моей швейцарской издательнице, сообщившей мне ценные сведения о юридической стороне проституции в ее стране. Я признателен следующим женщинам в Цюрихе — Сонии, которую впервые повстречал в Мантуе (как знать, может быть, кто-нибудь опубликует ее жизнеописание), Марте, Антеноре, Изабелле (все имена вымышлены). И их женевским коллегам — Ами, Лючии, Андрею, Ванессе, Патрику, Терезе, Анне-Кристине.
Благодарю также Антонеллу Зара, позволившую мне использовать фрагменты своей книги «Наука страсти» в дневниковых записях Марии.
И наконец, спасибо самой Марии (имя, разумеется, тоже вымышленное, псевдоним, так сказать), ныне проживающей в Лозанне с мужем и двумя прелестными дочерьми, которая во время наших неоднократных встреч поведала мне и Монике историю, легшую в основу этой книги.

Одиннадцать минут. Пауло Коэльо. Книга. Читать онлайн. 26 Июл 2019 KS