Элизабет испуганно глотнула воздух.
– Он… он все поставил на кон?. – спросила она у своего добровольного Опекуна. – Просто положившись на волю случая? Но почему он так поступает?
– Просто, чтобы пощекотать себе нервы. Полагаю, что так. Среди картежников это обычное дело.
Элизабет никогда не могла понять, почему ее отцу, брату и другим мужчинам доставляет такое удовольствие рисковать огромными суммами, только чтобы испытать судьбу. Но сказать об этом она не успела, потому что Пенелопа, указав на Джорджину, Валери и Элизабет, с очаровательной улыбкой произнесла,
– Нам очень хочется посмотреть все самим, и, если вы, лорд Ховард, будете сопровождать нас, я не вижу причины, почему бы нам туда не пойти. Это очень интересно, к тому же половина гостей уже там,
Лорд Ховард не мог устоять, когда три хорошеньких девичьих личика смотрели на него с такой надеждой, однако, взглянув на Элизабет, он заколебался: его миссия опекуна вошла в конфликт с желанием посмотреть своими глазами, как будут развиваться события.
– В этом нет ничего неприличного, – упрашивала его Валери, – раз там уже есть другие женщины.
– Ну хорошо, – лорд Ховард беспомощно развел руками. Взяв под руку Элизабет, он провел девушек в святая святых – карточную комнату для мужчин.
Подавив желание закричать, что она не желает смотреть, как Ян Торнтон проигрывается до нитки, Элизабет с оживленным видом стала оглядывать комнату и людей, столпившихся вокруг самого большого в комнате дубового стола, загораживая сидевших за ним игроков. Темная обивка стен и винного цвета ковер придавали комнате мрачный вид, особенно в сравнении с празднично убранной бальной залой. Ближе к двери стояли два бильярдных стола, украшенных резьбой, по бокам над ними висели огромные канделябры. Всего в комнате было еще восемь карточных столов. И хотя игроков за ними не было, на них остались лежать столбики фишек и карты, предусмотрительно перевернутые вверх рубашкой.
Элизабет сделала вывод, что игроки покинули свои места ради того, чтобы посмотреть спектакль, разыгрывающийся за большим столом и вызывавший всеобщее возбуждение. Как раз в тот момент, когда она подумала об этом, один из зрителей заметил, что пора бы вернуться к собственной игре, и четверо мужчин отошли вместе с ним к своему столу. Лорд Ховард любезно продвинул девушек на освободившееся место, и Элизабет оказалась в том самом месте, где ей меньше всего хотелось бы быть, – возле локтя Яна Торнтона, откуда ей было отлично видно все, что происходило за столом, и где она могла без помех наблюдать весь процесс его финансового краха.
За столом сидели еще четверо мужчин, среди которых был и лорд Эверли. Его лицо горело триумфом. Она отметила про себя, что он не только самый молодой участник игры, но также единственный, кто совершенно не умел скрывать свои эмоции. Ян Торнтон являл полный ему контраст – он свободно откинулся на стуле, вытянув ноги вперед, камзол на груди расстегнут, лицо сохраняло ясное, безмятежное выражение. Трое других мужчин с замкнутыми лицами сосредоточились на своих картах.
Герцог Хаммондский, сидевший напротив Элизабет, нарушил молчание.
– Думаю, ты блефуешь, Торн, – сказал он, и на лице его мелькнула улыбка. – Сегодня тебе просто фатально не везет. Я поднимаю ставку еще на пятьсот фунтов, – добавил он и выдвинул пять фишек.
Два обстоятельства поразили Элизабет: во-первых, то, что Яна назвали Торном, а во-вторых, – что его светлость герцог Хаммондский, первый герцог королевства, обращался к нему так, словно они были приятелями. Однако другие мужчины держались с Яном довольно холодно – они молча достали свои фишки и присоединили их к кучке в центре стола.
Когда очередь дошла до Яна, Элизабет с ужасом увидела, что у него вовсе не осталось фишек, если не считать пяти одиноких белых кружков. С упавшим сердцем она смотрела, как он собрал эти фишки и выдвинул на середину. Она бессознательно затаила дыхание, поражаясь, как может нормальный, здравомыслящий человек поставить все, что у него есть, на такую бессмысленную вещь, как карты.
Последняя ставка была сделана, и герцог Хаммондский показал свои карты – пара тузов. У двух других игроков карты явно были хуже – они вышли из игры.
– Я вас бью! – воскликнул лорд Эверли и, оскалившись в победной улыбке, выложил трех королей. Наклонившись вперед, он собрался подгрести к себе фишки, как вдруг его остановил ленивый, медлительный голос Яна:
– Полагаю, эта партия моя, – сказал он и выложил свои карты – три девятки и две четверки. При этом Элизабет издала такой облегченный вздох, что он быстро обернулся и увидел ее беспокойные зеленые глаза и радостную улыбку. С затаенной улыбкой в уголках рта он повернулся к своим партнерам: – Возможно, присутствие таких очаровательных дам склонило наконец фортуну на мою сторону, – сказал он улыбаясь.
К несчастью, его замечание о перемене фортуны оказалось преждевременным. Следующие полчаса Элизабет с падающим сердцем напряженно следила за тем, как он терял выигранные деньги. За все это время он ни разу не изменил своей расслабленной позы, лицо его оставалось бесстрастным, как маска. Чувствуя, что больше не в силах выносить эту муку, Элизабет собралась уйти, но, боясь побеспокоить игроков, решила дождаться конца очередной партии. Как только партия закончилась, герцог Хаммондский объявил:
– Думаю, неплохо было бы освежиться.
Он кивнул проходившему слуге, и тот проворно собрал со стола пустые бокалы и заменил их полными. Элизабет порывисто обернулась к лорду Ховарду.
– Простите, – сказала она тихим, взволнованным голосом, поворачиваясь, чтобы уйти. Ян больше ни разу не взглянул на нее после той фразы о перемене фортуны, и она решила, что он забыло ее присутствии. Однако, услышав ее голос, он поднял голову и заглянул ей в лицо.
– Боитесь стать свидетелем печального конца? – легкомысленным тоном спросил он, и трое мужчин, которые уже выиграли почти все его деньги, от души рассмеялись, но Элизабет отметила про себя, что смеху их недоставало теплоты.
Она в нерешительности остановилась. Ей показалось, что она сходит с ума, так явственно ей почудилась в его голосе просьба остаться. Так и не решив, померещилось ей это или нет, она храбро улыбнулась и ответила:
– Я только хотела взять вина. И я совершенно уверена, что вы… – она порылась в памяти в поисках нужного слова, – непременно ляжете на верный галс, – заявила она, припомнив карточный жаргон Роберта. Лакей услышал ее слова и поспешил подать ей бокал с вином.
В эту минуту в карточную комнату вплыла хозяйка дома и обратила укоризненный взгляд на столпившихся возле стола. Затем с ослепительной улыбкой, противоречившей строгости ее слов, обратилась к Яну:
– В самом деле Торн, это уже длится слишком долго. Заканчивайте игру и присоединяйтесь к нам в бальной зале. – Она с видимым усилием отвела от него взгляд и оглядела остальных гостей. – Джентльмены, – со смехом предупредила она, – через двадцать минут я распоряжусь не подавать вам сигары и бренди.
Кое-кто последовал за ней в зал – одни из чувства вины, что пренебрегли светскими обязанностями, другие из нежелания наблюдать, как Ян проигрывается в пух и прах.
– Пожалуй, с меня на сегодня хватит, – объявил герцог Хаммондский.
– Я тоже пас, – отозвался еще один игрок.
– Еще одну партию, – стал уговаривать лорд Эверли. – У Торнтона еще остались мои деньги, и я хочу вернуть их.
Мужчины за столом обменялись вопросительными взглядами, и герцог Хаммондский кивнул.
– Хорошо, Эверли, еще одну партию, и возвращаемся в залу.
– Раз мы играем последнюю партию, ставки не ограничены? – спросил раскрасневшийся от возбуждения лорд Эверли. Все кивнули в знак того, что это само собой разумелось, и Ян сдал карты.
Начали с тысячи фунтов. В последующие пять минут в центре стола образовалась целая груда фишек, и ставка составляла двадцать пять тысяч фунтов. Один за одним из игры вышли все игроки, кроме лорда Эверли и Яна, и Ян сдал Эверли последнюю карту. В комнате повисла мертвая тишина. Элизабет нервно стиснула руки, когда лорд Эверли взял свою четвертую карту.
Он взглянул на нее, потом на Яна, и его глаза загорелись от радости. Сердце Элизабет упало, когда она услышала его слова:
– Эта карта обойдется вам в десять тысяч фунтов, Торнтон, если вы останетесь в игре достаточно долге, чтобы посмотреть на нее.
Элизабет почувствовала страстное желание задушить этого богатенького лорда и не менее страстное желание дать как следует Яну Торнтону по ноге, которая находилась в пределах досягаемости мыска ее туфли, когда услышала, что он принимает вызов и поднимает ставку еще на пять тысяч фунтов!
Ей просто не верилось, что можно быть таким слепым: даже она поняла по лицу Эверли, что его карты не побить! Не в силах больше выносить этого, она оглядела напряженно застывших зрителей, которые ждали, что ответит на вызов Эверли, и приподняла юбки, намереваясь уйти. Ее движение отвлекло внимание Яна от противника, и в третий раз за вечер он посмотрел на нее, будто испытывал ее взглядом. Увидев расстроенное лицо Элизабет, он едва заметно повернул свои карты так, чтобы она смогла их увидеть.
Он держал четыре десятки.
Воспарив от радости и облегчения, она тут же испугалась, что своим лицом выдаст его. Круто повернувшись и чуть не свалив лорда Ховарда, она поторопилась покинуть свое место у стола.
– Хочется немного подышать, – сказала она лорду Ховарду, но он был так поглощен игрой, что с отсутствующим видом пропустил ее. Элизабет понимала, что, показав ей свои карты, чтобы успокоить, Ян страшно рисковал, ведь она могла сказать или сделать какую-нибудь глупость и тем самым выдать его, и терялась в догадках, почему он сделал это. Кроме того, девушка чувствовала, что на протяжении всей игры он ни на минуту не забывал о ее присутствии, и ему было приятно сознавать, что она стоит рядом с ним.
Теперь, вырвавшись из толпы вокруг стола, Элизабет стала искать предлог остаться в карточной комнате, не приближаясь к столу. Наконец ее внимание привлекла картина с охотничьей сценкой, и она с притворным восторгом задержалась возле нее.
– Ваше решение, Эверли, – услышала она голос Яна. Ответ лорда Эверли заставил ее вздрогнуть.
– Двадцать пять тысяч фунтов, – медленно процедил он.
– Не будьте дураком, – сказал ему герцог. – Для одной партии это слишком много, даже для вас.
Элизабет уже в достаточной степени взяла себя в руки, чтобы контролировать выражение своего лица, и потихоньку вернулась на место.
– Я в состоянии позволить себе такую ставку, – резко напомнил ему и всем остальным Эверли, – но вот что меня беспокоит, Торнтон: сможете ли вы в случае проигрыша расплатиться.
Элизабет вспыхнула, словно оскорбление было нанесено лично ей, но Ян только откинулся на стуле и ледяным взглядом уставился на Эверли. После долгого напряженного молчания он произнес опасно мягким голосом:
– Я в состоянии поднять ставку еще на десять тысяч фунтов.
– Какие к черту десять тысяч, у вас их нет и в помине! – взорвался Эверли. – Я не собираюсь ставить свои деньги против вашей жалкой, ничего не стоящей расписки!
– Довольно, Эверли! – оборвал его герцог Хаммондский. – Вы заходите слишком далеко. Я ручаюсь за его кредитоспособность. А теперь, или принимайте вызов, или выходите из игры.
Эверли метнул на герцога бешеный взгляд, затем презрительно кивнул Яну:
– Итак, еще десять тысяч фунтов. А теперь давайте посмотрим, что у вас на руках!
Ян безмолвно вывернул свои карты, и они эффектно выскользнули из его ладони на стол, сложившись красивым четким веером. . Четыре десятки.
Эверли вскочил на ноги.
– Несчастный шулер! Я видел, как вы взяли последнюю карту со дна колоды. Я знал это, но отказывался верить собственным глазам!
Ропот голосов поднялся при этом неслыханном оскорблении, однако Ян оставался все таким же бесстрастным, только одна жилка дрогнула на его окаменевшем лице.
– Назовите своих секундантов, негодяй! – прошипел Эверли, в бешенстве наклонившись к Яну через стол.
– Учитывая обстоятельства, – холодным скучающим голосом протянул Ян, – полагаю, что мне решать, хочу ли я удовлетворения.
– Не будьте ослом, Эверли – раздался чей-то тихий голос, – он прикончит вас, как муху.
Элизабет едва слышала эти слова, она понимала только то, что состоится дуэль, допустить которую нельзя ни в коем случае.
– Все это ужасное недоразумение! – воскликнула она, и к ней повернулось несколько десятков раздраженных, недоверчивых мужских лиц. – Мистер Торнтон не передергивал, – быстро заговорила она. – Эти десятки были у него на руках еще до того, как он вытянул последнюю карту. Собираясь уходить несколько минут назад, я случайно увидела его карты.
К ее необычайному удивлению, казалось, никто не поверил ей и даже не обратил внимания на ее слова, не исключая и лорда Эверли, который хлопнул ладонью по столу и заорал:
– Черт вас возьми, я назвал вас мошенником! А теперь я называю вас тр…
– Ради Бога, – опять перебила Элизабет, не дав ему выговорить слово «трус», после которого дуэль будет уже невозможно предотвратить. – Разве никто не понял, что я сказала? – спросила она, обводя взглядом собравшихся. Ей казалось, что остальные, не имея личного интереса, должны быть более объективны, чем лорд Эверли. – Я же говорю: мистер Торнтон уже держал все четыре десятки и…
Мужчины продолжали смотреть на Элизабет с холодной надменностью, и ее вдруг озарило: с кристальной ясностью она поняла, что ни один из этих лордов и рыцарей, до мозга костей проникнутых сознанием своего превосходства, не станет вмешиваться в это дело, Ян Торнтон был парией. Он был чужим среди них, а Эверли был своим, и они никогда не встанут на сторону аутсайдера против своего. Более того, своим равнодушным отказом принять вызов Эверли Ян мягко дал понять, что считает молодого человека не стоящим его времени и усилий, а это уже было оскорбление всем им,
Лорд Эверли тоже понимал это и вне себя от злости смотрел на Яна так, словно хотел убить его взглядом.
– Если вы не согласитесь на дуэль завтра утром, я все равно достану вас, низкий…
– Но вы не можете, милорд! – вскрикнула Элизабет. Эверли оторвал взгляд от Яна и вскинул на нее удивленные злые глаза. С поразительным присутствием духа, о наличии которого она до сих пор не подозревала, Элизабет обратила свои чары на единственного мужчину в комнате, которого считала к ним неравнодушным: она ослепительно улыбнулась Томасу Эверли и кокетливо покачала головой:
– Как вы забывчивы, сэр, – вы назначаете дуэль на завтрашнее утро, в то время как обещали его мне. Неужели вы забыли, что вызывались сопровождать меня завтра на прогулке в деревню?
– Послушайте, леди Элизабет, в самом деле, это…
– Нет, милорд, мне очень жаль, но я вынуждена настаивать, – перебила его Элизабет с самым невинным видом. – Я не намерена остаться без кавалера, как… как… не намерена, и все! – отчаявшись, закончила она. – И с вашей стороны очень некрасиво так обойтись со мной. Откровенно говоря, я… я просто шокирована тем, что вы собираетесь нарушить данное мне слово.
У Эверли был такой вид, будто его нацепили на все три зубца вилки, когда Элизабет обратила на него всю мощь своей обворожительной улыбки и манящих зеленых глаз.
Хриплым голосом он отрывисто бросил:
– На рассвете я получу удовлетворение от этого грубияна, после чего буду вашим кавалером на прогулке.
– На рассвете? – повторила Элизабет с притворным неудовольствием. – Но вы не выспитесь и будете слишком утомлены, чтобы поддерживать веселую компанию. И кроме того, дуэль не состоится, если мистер Торнтон не захочет вызвать вас, а я уверена, что он этого не сделает, потому что… – она повернулась к Яну Торнтону и выразительно закончила: – потому что он не может оказаться настолько бесчувственным, чтобы лишить меня завтра вашей компании!
Не дав Яну возможности возразить, она повернулась к остальным присутствующим и громко объявила:
– Итак, все объяснилось. Никто не передергивал карт, и никто не будет стреляться.
За ее усилия решительно все мужчины в комнате наградили Элизабет сердитыми осуждающими взглядами, за исключением, пожалуй, только двух: герцога Хаммондского, который, казалось, пытался решить для себя, то ли она полная идиотка, то ли прирожденный дипломат, и Яна, который смотрел на нее с холодным загадочным выражением лица и будто ждал, какой номер она выкинет дальше.
Видя, что никто не собирается ей помогать, Элизабет поняла, что и завершать инцидент ей придется самостоятельно.
– Лорд Эверли, кажется, там заиграли вальс, я как раз вам его обещала.
В глубине комнаты послышался грубый мужской хохот, и лорд Эверли, ошибочно приняв его на свой счет, стал ярко-пунцовым. Метнув на Элизабет негодующий, презрительный взгляд, он круто развернулся и вышел из комнаты. Элизабет осталась стоять, испытывая и неловкость, и облегчение. Лорд Ховард к этому времени уже оправился от пережитого шока и спокойно предложил ей руку.
– Позвольте мне заменить лорда Эверли, – сказал он. Элизабет не позволила себе расслабиться до тех пор, пока они не вышли в бальную залу, но и там ей пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы устоять на трясущихся ногах.
– Вы недавно в городе, – мягко сказал лорд Ховард, – и, надеюсь, не обидитесь на меня, если я скажу, что ваш поступок – я имею в виду вмешательство в чисто мужское дело – сильно повредит вам в глазах света.
– Я знаю, – со вздохом призналась Элизабет. – По крайней мере теперь. В тот момент мне некогда было об этом подумать.
– Мой кузен – человек умный и понимающий, – так же мягко продолжил лорд Ховард, – и я постараюсь, чтобы он услышал об этом сначала от меня, а уж потом от других. А в том, что ему будет что послушать, я не сомневаюсь. Весть об этом разнесется в мгновение ока.
Как только танец закончился, Элизабет извинилась и прошла в дамскую комнату, чтобы получить хоть минутку отдыха. К несчастью, там были и другие женщины: они уже обсуждали инцидент за карточным столом. Она бы с радостью пропустила ужин, который должен был начаться в полночь, и удалилась к себе в спальню, но чувство здравого смысла подсказывало ей, что струсить – самое худшее, что она может сейчас сделать. Не имея другого выбора, Элизабет повесила на лицо безмятежную улыбку и вышла на террасу.
Бледный лунный свет падал на ступеньки террасы и освещенный фонариками сад, и, обретя наконец уединение и блаженный отдых, Элизабет была уже не в силах от него отказаться и побрела по дорожкам сада, рассеянно кивая встречным парам. На границе сада она остановилась, потом пошла направо, к увитой зеленью беседке. Голоса замерли в отдалении, сюда доносились только звуки музыки. Она постояла так несколько минут, когда позади нее раздался низкий бархатный голос:
– Потанцуйте со мной, Элизабет.
Напуганная бесшумным появлением Яна, Элизабет быстро обернулась и посмотрела на него, рука ее машинально поднялась к горлу. Она-то думала, что он был недоволен ее поведением в карточной комнате, но выражение его лица было грустным и нежным. Льющаяся мелодия вальса подхватила ее, он раскрыл ей объятия.
– Потанцуйте со мной, – повторил он охрипшим голосом. Чувствуя себя как во сне, Элизабет вступила в кольцо его рук. Его правая рука скользнула вокруг ее талии и привлекла девушку к сильному высокому телу. Левая рука захватила ее руку, и она вдруг осознала, что уже тихо кружится в вальсе в объятиях этого мужчины, который танцевал с расслабленной грацией человека, для которого танец естествен, как дыхание.
Элизабет положила руку ему на плечо, стараясь не думать о том, что его правая рука, стальным обручем охватившая ее талию, прижимает ее гораздо ближе, чем принято. Ей следовало испытывать ужас и подавленность, тем более что вокруг была кромешная тьма, но вместо этого она почему-то чувствовала себя спокойной и защищенной. Однако через какое-то время она стала испытывать неловкость от затянувшегося молчания и решила, что полагается завязать беседу.
– Я думала, вы рассердились на меня за вмешательство, – сказала она ему в плечо.
В его голосе прозвучала улыбка.
– Я не был рассержен. Скорее поражен.
– Понимаете, я не могла допустить, чтобы вас назвали шулером, прекрасно зная, что это не так.
– Думаю, меня называли и похуже, – мягко сказал он, – в том числе и ваш вспыльчивый юный друг Эверли.
Элизабет попыталась представить, что же может быть хуже обвинения в шулерстве, но хорошие манеры не позволили ей задать этот вопрос. Она подняла голову и, подозрительно заглянув ему в глаза, спросила:
– Ведь вы не станете стреляться с лордом Эверли, правда?
– Надеюсь, я не настолько неблагодарен, – поддразнил он ее, сверкнув зубами в усмешке, – чтобы испортить все ваши труды в карточной комнате. И кроме того, думаю, с моей стороны будет крайне невежливо убить его – ведь вы ясно дали понять, что он обязался сопровождать вас на завтрашней прогулке.
Элизабет рассмеялась и порозовела от смущения.
– Я знаю, что вела себя как последняя дура, просто это было первое, что пришло мне в голову, а времени на раздумье у меня не было. Видите ли, у меня есть брат, и он тоже очень вспыльчив. Так вот, я заметила, что, когда он рассердится, никакими доводами его не образумить. Но если я начинаю дразнить его или пробую к нему подластиться, он гораздо быстрее приходит в себя.
– У меня есть очень сильные опасения, что Эверли не будет сопровождать вас завтра на прогулке.
– Неужели он мог так разозлиться на меня за то, что я вмешалась в ваш спор?
– Я почти уверен, что к настоящему моменту он уже успел растолкать своего камердинера и приказал ему укладывать вещи. После того, что случилось, он не останется здесь, Элизабет. Боюсь, что своими стараниями спасти ему жизнь вы только унизили его, а я, отказавшись от дуэли, только подлил масла в огонь.
Элизабет прикрыла глаза, и он сделал попытку ее утешить:
– Как бы он ни был унижен, все равно лучше быть живым, чем удовлетворить свою гордость и умереть.
Вот, подумала Элизабет, чем отличается прирожденный джентльмен, такой, как лорд Эверли, например, от человека, едва допущенного в общество: для истинного джентльмена честь превыше жизни. Именно об этом ей всегда говорил Роберт, любивший указывать сестре на классовые различия.
– Вы не согласны?
Слишком погруженная в свои мысли, чтобы осознать, как могут быть восприняты ее слова, Элизабет кивнула и сказала:
– Лорд Эверли – джентльмен и дворянин, а потому скорее предпочтет смерть бесчестью.
– Лорд Эверли, – спокойно возразил Торнтон, – дурак. Он слишком молод и безрассуден, если готов рисковать своей жизнью из-за карточной ссоры. Жизнь слишком дорога, чтобы отдать ее за такую малость. Когда-нибудь он скажет мне спасибо за мой отказ.
– А как же кодекс чести джентльмена?
– В том, чтобы умереть ради какого-то спора, нет никакой чести. Повторяю: человеческая жизнь слишком дорога для этого. Ее можно отдать за дело, в которое веришь, или за дорогих тебе людей. Любая другая причина не более чем глупость.
– А если бы я не вмешалась, вы приняли бы его вызов?
– Нет.
– Нет? – она не могла скрыть своего изумления. – Вы хотите сказать, что позволили бы ему назвать себя карточным шулером и не пошевелили бы и пальцем, чтобы защитить свое доброе имя и честь?
– Я не считаю, что моя честь была под угрозой, но даже если и так, я не понимаю, как убийство этого юноши могло бы восстановить ее. Что же касается моего доброго имени, то оно также не единожды подвергалось сомнению.
– Но в таком случае, почему герцог Хаммондский оказывает вам поддержку в обществе и так явно продемонстрировал это сегодня вечером?