Русские народные сказки
ЧИТАТЬ ОНЛАЙН
1. Снегурочка.
Алёша Попович и Тугарин Змеевич.
(Алёша Попович и Тугарин Змей. Мультфильм.)
2. Сивка Бурка.
(Конёк — Горбунок. Мультфильм.)
(Илья-Муромец и Соловей — Разбойник. Мультфильм.)
(Илья-Муромец. Мультфильм. СССР)
(Кащей Бессмертный. Худ. Фильм СССР)
(По щучьему веленью. Худ. Фильм СССР)
(Сказка Мужик и медведь (Вершки и корешки). Мультфильм СССР)
Серебряное блюдечко и наливное яблочко.
(Винни Пух идёт в гости. Мультфильм СССР)
(Винни Пух и день забот. Мультфильм СССР)
(Каникулы Бонифация. Мультфильм СССР)
(Там, на неведомых дорожках. Худ. Фильм СССР)
(Не скажу! Вещий сон. Мультфильм.)
8. Морозко.
(Леопольд и золотая рыбка. Мультфильм СССР)
(Огонь, вода и медные трубы. Худ. Фильм. СССР)
(Сказка о золотом петушке. Мультфильм. СССР)
9. Иван — царевич и серый волк.
(Иван — царевич и серый волк. Мультфильм.)
(Солдат и смерть. Мультфильм.)
10. Горе.
(Горя бояться, счастья не видать. Худ. Фильм. СССР)
(Как Иванушка-дурачок за чудом ходил. Худ. Фильм. СССР)
(Царевна лягушка. Мультфильм. СССР)
(Гуси лебеди. Мультфильм. СССР)
(Бойся, враг, девятого сына. Худ. Фильм.)
13. Кикимора.
(Бабка Ёжка и другие. Мультфильм.)
(Двенадцать месяцев. Мультфильм. СССР)
14. Марья — краса — долгая коса.
(Варвара-краса, длинная коса. Худ. Фильм. СССР)
(Аленький цветочек. Мультфильм. СССР)
15. Семь Симеонов.
(Сказка странствий. Худ. Фильм.)
(Маша и медведь. Первая встреча. Мультфильм.)
Сестрица Алёнушка и братец Иванушка.
(Сестрица Аленушка и братец Иванушка. Мультфильм. СССР)
(Крошечка Хаврошечка. Мультфильм.)
(Летучий корабль. Мультфильм. СССР)
(Сказки старого волшебника. Худ. Фильм.)
(Терем-теремок. Мультфильм. СССР)
(Финист — ясный сокол. Худ. Фильм. СССР)
Снегурочка
Снегурочка. Мультфильм.
Жил-был крестьянин Иван, и была у него жена Марья. Жили Иван да Марья в любви и согласии, вот только детей у них не было. Так они и состарились в одиночестве. Сильно они о своей беде сокрушались и только глядя на чужих детей утешались. А делать нечего! Так уж, видно, им суждено было. Вот однажды, когда пришла зима да нападало молодого снегу по колено, ребятишки высыпали на улицу поиграть, а старички наши подсели к окну поглядеть на них. Ребятишки бегали, резвились и стали лепить бабу из снега. Иван с Марьей глядели молча, призадумавшись. Вдруг Иван усмехнулся и говорит:
— Пойти бы и нам, жена, да слепить себе бабу!
На Марью, видно, тоже нашел веселый час.
— Что ж, — говорит она, — пойдем, разгуляемся на старости! Только на что тебе бабу лепить: будет с тебя и меня одной. Слепим лучше себе дитя из снегу, коли Бог не дал живого!
— Что правда, то правда… — сказал Иван, взял шапку и пошел в огород со старухою.
Они и вправду принялись лепить куклу из снегу: скатали туловище с ручками и ножками, наложили сверху круглый ком снегу и обгладили из него головку.
— Бог в помощь? — сказал кто-то, проходя мимо.
— Спасибо, благодарствуем! — отвечал Иван.
— Что ж это вы поделываете?
— Да вот, что видишь! — молвит Иван.
— Снегурочку… — промолвила Марья, засмеявшись.
Вот они вылепили носик, сделали две ямочки во лбу, и только что Иван прочертил ротик, как из него вдруг дохнуло теплым духом. Иван второпях отнял руку, только смотрит — ямочки во лбу стали уж навыкате, и вот из них поглядывают голубенькие глазки, вот уж и губки как малиновые улыбаются.
— Что это? Не наваждение ли какое? — сказал Иван, кладя на себя крестное знамение.
А кукла наклоняет к нему головку, точно живая, и зашевелила ручками и ножками в снегу, словно грудное дитя в пеленках.
— Ах, Иван, Иван! — вскричала Марья, задрожав от радости. — Это нам Господь дитя дает! — и бросилась обнимать Снегурочку, а со Снегурочки весь снег отвалился, как скорлупа с яичка, и на руках у Марьи была уже в самом деле живая девочка.
— Ах ты, моя Снегурушка дорогая! — проговорила старуха, обнимая свое желанное и нежданное дитя, и побежала с ним в избу.
Иван насилу опомнился от такого чуда, а Марья была без памяти от радости.
И вот Снегурочка растет не по дням, а по часам, и что день, то все лучше. Иван и Марья не нарадуются на нее. И весело пошло у них в дому. Девки с села у них безвыходно: забавляют и убирают бабушкину дочку, словно куколку, разговаривают с нею, поют песни, играют с нею во всякие игры и научают ее всему, как что у них ведется. А Снегурочка такая смышленая: все примечает и перенимает.
И стала она за зиму точно девочка лет тринадцати: все разумеет, обо всем говорит, и таким сладким голосом, что заслушаешься. И такая она добрая, послушная и ко всем приветливая. А собою она — беленькая, как снег; глазки что незабудочки, светло-русая коса до пояса, одного румянцу нет вовсе, словно живой кровинки не было в теле… Да и без того она была такая пригожая и хорошая, что загляденье. А как, бывало, разыграется она, так такая утешная и приятная, что душа радуется! И все не налюбуются Снегурочкой. Старушка же Марья души в ней не чает.
— Вот, Иван! — говаривала она мужу. — Даровал-таки нам Бог радость на старость! Миновалась-таки печаль моя задушевная!
А Иван говорил ей:
— Благодарение Господу! Здесь радость не вечна, и печаль не бесконечна…
Прошла зима. Радостно заиграло на небе весеннее солнце и пригрело землю. На прогалинах зазеленела мурава, и запел жаворонок. Уже и красные девицы собрались в хоровод под селом и пропели:
— Весна-красна! На чем пришла, на чем приехала?..
— На сошечке, на бороночке!
А Снегурочка что-то заскучала.
— Что с тобою, дитя мое? — говорила не раз ей Марья, приголубливая ее. — Не больна ли ты? Ты все такая невеселая, совсем с личика спала. Уж не сглазил ли тебя недобрый человек?
А Снегурочка отвечала ей всякий раз:
— Ничего, бабушка! Я здорова…
Вот и последний снег согнала весна своими красными днями. Зацвели сады и луга, запел соловей и всякая птица, и все стало живей и веселее. А Снегурочка, сердечная, еще сильней скучать стала, дичится подружек и прячется от солнца в тень, словно ландыш под деревцем. Ей только и любо было, что плескаться у студеного ключа под зеленою ивушкой.
Снегурочке все бы тень да холодок, а то и лучше — частый дождичек. В дождик и сумрак она веселей становилась. А как один раз надвинулась серая туча да посыпала крупным градом. Снегурочка ему так обрадовалась, как иная не была бы рада и жемчугу перекатному. Когда ж опять припекло солнце и град взялся водою, Снегурочка поплакалась по нем так сильно, как будто сама хотела разлиться слезами, — как родная сестра плачется по брату.
Вот уж пришел и весне конец; приспел Иванов день. Девки с села собрались на гулянье в рощу, зашли за Снегурочкой и пристали к бабушке Марье:
— Пусти да пусти с нами Снегурочку!
Марье не хотелось пускать ее, не хотелось и Снегурочке идти с ними; да не могли отговориться. К тому же Марья подумала: авось разгуляется ее Снегурушка! И она принарядила ее, поцеловала и сказала:
— Поди же, дитя мое, повеселись с подружками! А вы, девки, смотрите берегите мою Снегурушку… Ведь она у меня, сами знаете, как порох в глазу!
— Хорошо, хорошо! — закричали они весело, подхватили Снегурочку и пошли гурьбою в рощу. Там они вили себе венки, вязали пучки из цветов и распевали свои веселые песни. Снегурочка была с ними безотлучно.
Когда закатилось солнце, девки наложили костер из травы и мелкого хворосту, зажгли его и все в венках стали в ряд одна за другою; а Снегурочку поставили позади всех.
— Смотри же, — сказали они, — как мы побежим, и ты также беги следом за нами, не отставай!
И вот все, затянувши песню, поскакали через огонь.
Вдруг что-то позади их зашумело и простонало жалобно:
— Ау!
Оглянулись они в испуге: нет никого. Смотрят друг на дружку и не видят между собою Снегурочки.
— А, верно, спряталась, шалунья, — сказали они и разбежались искать ее, но никак не могли найти. Кликали, аукали — она не отзывалась.
— Куда бы это девалась она? — говорили девки.
— Видно, домой убежала, — сказали они потом и пошли в село, но Снегурочки и в селе не было.
Искали ее на другой день, искали на третий. Исходили всю рощу — кустик за кустик, дерево за дерево. Снегурочки все не было, и след пропал. Долго Иван и Марья горевали и плакали из-за своей Снегурочки. Долго еще бедная старушка каждый день ходила в рощу искать ее, и все кликала она, словно кукушка горемычная:
— Ау, ау, Снегурушка! Ау, ау, голубушка!..
И не раз ей слышалось, будто голосом Снегурочки отзывалось: «Ау!». Снегурочки же все нет как нет! Куда же девалась Снегурочка? Лютый ли зверь умчал ее в дремучий лес, и не хищная птица ли унесла к синему морю?
Нет, не лютый зверь умчал ее в дремучий лес, и не хищная птица унесла ее к синему морю; а когда Снегурочка побежала за подружками и вскочила в огонь, вдруг потянулась она вверх легким паром, свилась в тонкое облачко, растаяла… и полетела в высоту поднебесную.
![0_402a2_9ca1370c_S[1]](https://kaleidoskopsniper.com/wp-content/uploads/2012/08/0_402a2_9ca1370c_S16.gif){kind=small}
Алёша Попович и Тугарин Змеевич
Алёша Попович и Тугарин Змей. Мультфильм.
В славном городе Ростове у ростовского попа соборного был один-единственный сын. Звали его Алёша, прозывали по отцу Поповичем.
Алёша Попович грамоте не учился, за книги не садился, а учился с малых лет копьём владеть, из лука стрелять, богатырских коней укрощать. Силой Алёша не большой богатырь, зато дерзостью да хитростью взял.
Вот подрос Алёша Попович до шестнадцати лет, и скучно ему стало в отцовском доме. Стал он просить отца отпустить его в чистое поле, в широкое раздолье, по Руси привольной поездить, до синего моря добраться, в лесах поохотиться. Отпустил его отец, дал ему коня богатырского, саблю, копьё острое да лук со стрелами. Стал Алёша коня седлать, стал приговаривать: — Служи мне верно, богатырский конь. Не оставь меня ни мёртвым, ни раненым серым волкам на растерзание, чёрным воронам на расклевание, врагам на поругание! Где б мы ни были, домой привези! Обрядил он своего коня по-княжески. Седло черкасское, подпруга шелковая, узда золочёная.
Позвал Алёша с собой любимого друга Екима Ивановича и поутру в субботу из дому выехал искать себе богатырской славы. Вот едут верные друзья плечо в плечо, стремя в стремя, по сторонам поглядывают. Никого в степи не видно-ни богатыря, с кем бы силой помериться, ни зверя, чтоб поохотиться. Раскинулась под солнцем русская степь без конца, без края, и шороха в ней не слыхать, в небе птицы не видать. Вдруг видит Алёша — лежит на кургане камень, а на камне что-то написано. Говорит Алёша Екиму Ивановичу:
— Ну-ка, Екимушка, прочитай, что на камне написано. Ты хорошо грамотный, а я грамоте не обучен и читать не могу. Соскочил Еким с коня, стал на камне надпись разбирать:
— Вот, Алёшенька, что на камне написано: правая дорога ведёт к Чернигову, левая дорога в Киев, к князю Владимиру, а прямо дорога — к синему морю, к тихим заводям.
— Куда же нам, Еким, путь держать?
— К синему морю ехать далеко, к Чернигову ехать незачем: там калачницы хорошие. Съешь один калач — другой захочется, съешь другой — на перину завалишься, не сыскать нам там богатырской славы. А поедем мы к князю Владимиру, может, он нас в свою дружину возьмёт.
— Ну, так завернём, Еким, на левый путь.
Завернули молодцы коней и поехали по дороге к Киеву. Доехали они до берега Сафат-реки, поставили белый шатёр. Алёша с коня соскочил, в шатёр вошёл, лёг на зелёную траву и заснул крепким сном. А Еким коней расседлал, напоил, прогулял, стреножил и в луга пустил, только тогда отдыхать пошёл.
Утром-светом проснулся Алёша, росой умылся, белым полотенцем вытерся, стал кудри расчёсывать. А Еким вскочил, за конями сходил, попоил их, овсом покормил заседлал и своего и Алёшиного. Снова молодцы в путь пустились. Едут-едут, вдруг видят — среди степи идёт старичок. Нищий странник — калика перехожая. На нём лапти из семи шелков сплетённые, на нём шуба соболиная, шапка греческая, а в руках дубинка дорожная. Увидал он молодцов, загородил им путь:
— Ой вы, молодцы удалые, вы не ездите за Сафат-реку. Стал там станам злой враг Тугарин, Змея сы.н. Вышиной он как высокий дуб, меж плечами косая сажень, между глаз можно стрелу положить. У него крылатый конь — как лютый зверь: из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит. Не езжайте туда, молодцы!
Екимушка на Алёшу поглядывает, а Алёша распалился, разгневался:
— Чтобы я да всякой нечисти дорогу уступил! Не могу я его взять силой, возьму хитростью. Братец мой, дорожный странничек, дай ты мне на время твоё платье, возьми мои богатырские доспехи, помоги мне с Тугарином справиться.
— Ладно, бери, да смотри, чтобы беды не было: он тебя в один глоток проглотить может.
— Ничего, как-нибудь справимся! Надел Алёша цветное платье и пошёл пешком к Сафат-реке. Идёт. на дубинку опирается, прихрамывает…
Увидел его Тугарин Змеевич, закричал так, что дрогнула земля, согнулись высокие дубы, воды из реки выплеснулись, Алёша еле жив стоит, ноги у него подкашиваются.
— Гей, — кричит Тугарин, — гей, странничек, не видал ли ты Алё-шу Поповича? Мне бы хотелось его найти, да копьём поколоть, да огнём пожечь.
А Алёша шляпу греческую на лицо натянул, закряхтел, застонал и отвечает стариковским голосом:
— Ох-ох-ох, не гневись на меня, Тугарин Змеевич! Я от старости оглох, ничего не слышу, что ты мне приказываешь. Подъезжай ко мне поближе, к убогому. Подъехал Тугарин к Алёше, наклонился с седла, хотел ему в ухо гаркнуть, а Алеша ловок, увёртлив был, — как хватит его дубинкой между глаз, — так Тугарин без памяти на землю пал.
Снял с него Алёша дорогое платье, самоцветами расшитое, не дешевое платье, ценой в сто тысяч, на себя надел. Самого Тугарина к седлу приторочил и поехал обратно к своим друзьям. А так Еким Иванович сам не свой, рвётся Алёше помочь, да нельзя в богатырское дело вмешиваться, Алёшиной славе мешать Вдруг видит Еким — скачет конь что лютый зверь, на нём в дорогом платье Тугарин сидит. Разгневался Еким, бросил наотмашь свою палицу в тридцать пудов прямо в грудь Алёше Поповичу. Свалился Алёша замертво. А Еким кинжал вытащил, бросился к упавшему, хочет добить Тугарина… И вдруг видит- перед ним Алёша лежит…
Грянулся наземь Еким Иванович, горько расплакался:
— Убил я, убил своего брата названого, дорогого Алёшу Поповича! Стали они с каликой Алёшу трясти, качать, влили ему в рот питья заморского, растирали травами лечебными. Открыл глаза Алёша, встал на ноги, на ногах стоит-шатается. Еким Иванович от радости сам не свой; Снял он с Алёши платье Тугарина, одел его в богатырские доспехи, отдал калике его добро. Посадил Алёшу на коня, сам рядом пошёл: Алёшу поддерживает.
Только у самого Киева Алёша в силу вошёл. Подъехали они к Киеву в воскресенье, к обеденной поре. Заехали на княжеский двор, соскочили с коней, привязали их к дубовым столбам и вошли в горницу. Князь Владимир их ласково встречает.
— Здравствуйте, гости милые, вы откуда ко мне приехали? Как зовут вас по имени, величают по отчеству?
— Я из города Ростова, сын соборного попа Леонтия. А зовут меня Алёшей Поповичем. Ехали мы чистой степью, повстречали Тугарина Змеевича, он теперь у меня в тороках висит.
Обрадовался Владимир-князь:
— Ну и богатырь ты, Алёшенька! Куда хочешь за стол садись: хочешь-рядом со мной, хочешь-против меня, хочешь-рядом с княгинею.
Алёша Попович не раздумывал, сел он рядом с княгинею. А Еким Иванович у печки стал.
Крикнул князь Владимир прислужников:
— Развяжите Тугарина Змеевича, принесите сюда в горницу!
Только Алёша взялся за хлеб, за соль — растворились двери гостиницы, внесли двенадцать конюхов на золотой доске Тугарина, посадили рядом с князем Владимиром. Прибежали стольники, принесли жареных гусей, лебедей, принесли ковши мёду сладкого. А Тугарин неучтиво себя ведёт, невежливо. Ухватил лебёдушку и с костями съел, по ковриге целой за щеку запихивает. Сгрёб пироги сдобные да в рот побросал, за один дух десять ковшей мёду в глотку льет. Не успели гости кусочка взять, а уже на столе только косточки.
Нахмурился Алёша Попович и говорит:
— У моего батюшки попа Леонтия была собака старая и жадная. Ухватила она большую кость да и подавилась. Я её за хвост схватил, под гору метнул — то же будет от меня Тугарину.
Потемнел Тугарин, как осенняя ночь, выхватил острый кинжал и метнул его в Алёшу Поповича. Тут бы Алёше и конец пришёл, да вскочил Еким Иванович, на лету кинжал перехватил.
— Братец мой, Алёша Попович, сам изволишь в него нож бросать или мне позволишь?
— И сам не брошу, и тебе не позволю: неучтиво у князя в горнице ссору вести. А переведаюсь я с ним завтра в чистом поле, и не быть Тугарину живому завтра к вечеру.
Зашумели гости, заспорили, стали заклад держать, всё за Тугарина ставят-и корабли, и товары, и деньги. За Алёшу ставят только княгиня Апраксия да Еким Иванович.
Встал Алёша из-за стола, поехал с Екимом в свой шатёр на Са-фат-реке. Всю ночь Алёша не спит, на небо смотрит, подзывает тучу грозовую, чтоб смочила дождём Тугариновы крылья. Утром-светом прилетел Тугарин, над шатром вьётся, хочет сверху ударить. Да не зря Алёша не спал: налетела туча громовая, грозовая, пролилась дождём, смочила Тугаринову коню могучие крылья. Грянулся конь наземь, по земле поскакал. Алёша крепко в седле сидит, острой сабелькой помахивает.
Заревел Тугарин так, что лист с деревьев посыпался:
— Тут тебе, Алёшка, конец: захочу — огнём спалю, захочу — конём потопчу, захочу — копьём заколю!
Подъехал к нему Алёша поближе и говорит:
— Что же ты, Тугарин, обманываешь?! Бились мы с тобой об заклад, что один на один силой померяемся, а теперь за тобой стоит сила несметная!
Оглянулся Тугарин назад, хотел посмотреть, какая сила за ним стоит, а Алёше только того и надобно. Взмахнул острой саблей и отсек ему голову! Покатилась голова на землю, как пивной котёл, загудела земля-матушка! Соскочил Алёша, хотел взять голову, да не мог от земли на вершок поднять.
Крикнул Алёша Попович зычным голосом:
— Эй вы, верные товарищи, помогите голову Тугарина с земли поднять!
Подъехал Еким Иванович с товарищами, помог Алёше Поповичу голову Тугарина на богатырского коня взвалить. Как приехали они к Киеву, заехали на княжеский двор, бросили среди двора чудище.
Вышел князь Владимир с княгинею, приглашал Алешу за княжеский стол, говорил Алеше ласковые слова:
— Живи ты, Алёша, в Киеве, послужи мне, князю Владимиру. Я тебя, Алёша, пожалую.
Остался Алёша в Киеве дружинником; Так про молодого Алёшу старину поют, чтобы добрые люди слушали: Наш Алёша роду поповского, Он и храбр и умен, да нравом сварлив. Он не так силён, как напуском смел.