И снова все оказалось легко и просто. Еще проще, чем с оконной решеткой. Движение неприметного рычажка. Стальные пальцы захватывают в жмень замок, несколько цепных звеньев и окованный край стола.
Треск, хруст, скрежет…
Освобожденный конец цепи грохнул о каменные плиты пола, тугие мотки раскрылись, разъехались, распались, обвисли под собственным весом. И открыли взору…
Господь Всемогущий!
Дипольд наконец разглядел то, что так усердно колол мечом вслепую. Больше всего ЭТО…
Всемогущий Господь!
…отдаленно, где-то, как-то, но ЭТО все же напоминало неродившегося ребенка. Зародыш. Быть может, даже человеческий. Частично – человеческий. Только невероятных, гигантских размеров. Только покрытый не полностью еще сформировавшейся тонкой металлической чешуей, что выпирала из толстого полупрозрачного кожного покрова, обволакивающего скрюченное тело. И проткнутого его, Дипольда, рукой. И сильно расползшегося в местах глубоких разрезов.
Сморщенное личико… жуткая личина громадного дитяти смотрела на него сквозь темную вязкую кровь и лопнувшую оболочку рваной плаценты щелочками чуть приоткрытых глаз. В мягком лбу меж двух поблескивающих металлом изогнутых пластин – дыра. Из дыры – сопливые пузырящиеся мозги.
Гейнский пфальцграф подавил рвотный позыв. Блевать, равно как дивиться и ужасаться, времени нет. И уже неважно, что за тварь он сегодня убил. И во что эта тварь превратилась бы, если бы ей дали развиться.
Дипольд судорожно размотал и сбросил на пол гремящую скользкую цепь. Один конец оказался намертво прикован к железному кольцу под тяжелым столом-помостом. Что ж, Дипольда это устраивало вполне.
Подтащить тяжелую цепь к окну оказалось непросто. Но пфальцграф старался. Изо всех сил. А уж когда первые звенья, переброшенные наружу, потянули все остальное, дело пошло совсем споро.
– Уходит! – орали за дверью. – Он уходит!
Прорубленная брешь была уже достаточно велика, чтобы стража могла видеть все действия Дипольда.
Видеть могла, а вот остановить его – нет. Засов еще держит дверь. Алебарду через разбитые доски не просунешь, да и не достать беглого пфальцграфа алебардой-то. В отверстие, правда, легко пройдет рука, однако до утопленной в специальных пазах скобы, фиксирующей запертый засов, снаружи тоже едва ли дотянешься. Никто даже не пытался. То ли понимали преследователи, что бесполезно это, то ли опасались, как бы отчаянный беглец не отсек сунувшуюся в дыру конечность. А арбалетов у этих стражников, на счастье Дипольда, не оказалось.
Пфальцграф беспрепятственно бросал за окно цепь – виток за витком. Чем больше, тем быстрее. Бесконечная железная змея сама, под своей тяжестью, позвякивая, шустро ползла вниз. Только помогай.
Хоп! Змея дернулась. Замерла. Растянулась на всю длину от кольца в массивном окованном столе до… Дипольд выглянул снова. Конец цепи болтается где-то в дыму, у дна пропасти. Как близко? Как далеко? Не видно. Но раздумывать некогда. А проверять…
Внизу проверим.
Пора!
Дипольд сбросил грязный камзол, насквозь пропахший потом, смрадом темницы и зловонием магиерской мастератории. Взрезал лезвием меча толстую ткань. Отсек рукава. Бросил клинок обратно в ножны. Наспех намотал на ладони широкие тряпичные полосы. Завязал. Закрепил. Чтоб руки не скользили по голому металлу. Чтоб держались крепче.
Осторожно, ногами вперед, гейнский пфальцграф протиснулся в узкое окно с острыми причудливо выгнутыми обломками железных прутьев. Перевалился, завис на миг на остатках решетки, ощущая лишь пустоту под собой.
Схватился за покачивающуюся цепь одной рукой.
Отцепил от окна вторую…
ГЛАВА 52
Спускаться вниз по цепи было неудобно и непривычно. По веревке-то оно, конечно, проще. Но уж коли веревки нет, тогда по цепи все же лучше, чем вообще без ничего… чем с такой высоты да костьми – о камни.
Дипольд спускался так быстро, как только мог. Не жалея рук. Помогая рукам ногами. Спускался, как сходил. По отвесной стене. Ступая по кладке подошвами трофейных сапог. Сапоги были хороши, сидели ладно, не спадали. Руки – Дипольд снова и снова благословлял долгие годы тренировок, сделавшие их сильными и цепкими, – не подводили. Повязки на ладонях держались. Беглец не срывался.
Наверху еще слышались вопли и звук рубящих ударов. Дерево рубящих: воины маркграфа никак не могли ворваться в мастераторию. Из окна со взломанной решеткой – над головой беглеца вырывался и устремлялся вверх разноцветный дым и пар, подкрашенный колдовской взвесью.
Но Дипольд сейчас смотрел не вверх – вниз. Там, из-под основания замка, из маленьких отдушин подземного узилища тоже вовсю валили клубы дыма. Обычного, немагического. И в эту сизоватую пелену ему надлежало окунуться с головой. Вскоре… Вот сейчас!
Неожиданным порывом ветра дымное облако бросило на беглеца. Пришлось задержать дыхание, зажмурить вмиг заслезившиеся глаза и продолжать спуск вслепую, не дыша.
Две мысли промелькнуло в голове Дипольда. Плохо: глотнешь ненароком едкого дымка, закашляешься – и не удержаться тогда на скользкой цепи, сорвешься неминуемо. Хорошо: густой дым хотя бы на время, но скроет его от стражников на стенах замка.
Все прошло благополучно. Трудный участок преодолен! Дипольд скользнул под дымную завесу. Можно снова смотреть и дышать. Вдохнул – сначала осторожно, потом глубоко, жадно. Посмотрел вверх.
Цепь уходила в густую белесо-сероватую пелену. Окна мастератории уже не видать. Зато прямо над ним – махонькое окошко подземного узилища. Никто за толстой каменной стеной не кричит, не кашляет, не стонет. Или уже все… все… насмерть? Или стража спасла пленников маркграфа? Открыла клетки, вывела из темницы. В последнее Дипольду почему-то не очень верилось.
Цепи все же чуть-чуть не хватило. Самую малость. Но это ничего, это уже не расстояние. Дипольд разжал саднящие (обе защитные повязки протерлись-таки до дыр) руки.
Упал. Приземлился.
Удачно. Вполне.
Вдали маячил спасительный лесок. Не так чтоб очень далеко, но и не близко. Если успеть туда, пока маркграф не снарядил должным образом погоню…
А впрочем, нет. Не в лес сейчас бежать надо. Вон, у подлеска – большой луг. А на лужке том – седовласый старик с непокрытой головой, в овчинном тулупчике на голое тощее тело. В одной руке – кнут с длинным ременным концом, в другой – еще более длинная веревка. А на веревке той – молодой и горячий гнедой жеребец. Загляденье, а не жеребец! Самое то, что нужно для побега!
Вероятно, какой-то конюх маркграфа вывел из замка застоявшегося в конюшне скакуна – погонять на корде по кругу. Это не просто везение. Это настоящий подарок судьбы! Грех не воспользоваться! Не беда, что жеребец не оседлан. Дипольд с малых лет обучен ездить и без седла, и без стремян. Неважно, что нет узды. Сейчас сойдут грива и недоуздок. И без привычных рыцарских шпор обойтись тоже можно – достаточно хорошенько наподдать пятками по бокам. А что горяч – так и не таких коньков случалось усмирять.
Эх, добраться бы… Прежде чем погоня… Прежде чем поймут оберландцы, что он уже вне замковых стен.
Дипольд бежал к лужку так, как не бегал, наверное, никогда в жизни.
А седой конюх стоит, разинув рот, пялится растерянно то на дымящийся замок, то на приближающегося человека с мечом. Только бы старик сам не вскочил на жеребца!
Не вскочил. Не сообразил. Или не имел такого права – самочинно разъезжать на хозяйском скакуне. Но и уступать коня дед добром не собирался. Осознав, что Дипольд бежит к нему, что за конем бежит, старик поднял кнут. Крикнул что-то грозно-испуганно. Даже ударить попытался.
Его! Пфальцграфа! Кнутом!
Дипольд поднырнул под свистящий конец. Рубанул мечом рукоять кнутовища. Рассек. И сам кнут, и руку задел, его державшую.
Взвизгнув, старый конюх отшатнулся, упал, проворно откатился в сторону, вцепившись в раненую руку.
Добивать некогда. В замке уже громко, тревожно, протяжно – «Хр-р-р-у-у-ухр-р-р-у-у-у!» – трубит рог. И каждое мгновение на счету.
Дипольд, не теряя времени понапрасну, сорвал корду с недоуздка. Вскочил на потную спину размявшегося уже жеребца.
Ан не тут-то было!
Упрямый старик быстро опомнился, вскочил на ноги и вновь стоит на пути. Правая рука – в кровищи, висит плетью. Но здоровой левой оберландец вцепился в недоуздок. Повис всем телом, пригибая конскую голову к земле. Заголосил истошно, брызгая слюной.
– Прочь! – рявкнул Дипольд.
А непонятливый старик лишь мотает головой. И не избавиться никак от упрямца. Не стряхнуть. И коня, чья голова чуть не у самых копыт, с места нипочем не сдвинуть. Так и топчутся. Четырьмя копытами. Двумя ногами.
– С дороги!
Не отступает, мерзавец!
«У-у-у…» – гудит в ушах эхо боевого рога.
Дипольд снова потянул меч из ножен.
– Помилуйте, добрый человек! – возопил оберландский конюх. И – слезы в глазах. И – красная человеческая кровь на гнедой лошадиной шее. – Не погубите! Его светлость господин маркграф сильно гневаться будет! Конь из конюшни его светлости! Я за коня головой отвечаю!
А драгоценные мгновения стремительно уходят. И тратить их здесь, на препирательства с этим простолюдином… Дипольд оглянулся. Дым уже не укрывал его от глаз замковой стражи. На стенах и на башнях крепости царило оживление. Меж каменных зубцов появились стрелки с арбалетами и ручными бомбардами-хандканнонами. Здесь, на открытом лугу, Дипольд перед ними как на ладони. Достанут ведь! Попадут!
А до свободы всего-то один удар меча и два удара пятками.
– Головой-ой-ой! – плаксиво выл старый конюх, окончательно утративший способность соображать. – Отвечаю-у-у!
И отцепляться по доброй воле не собирался.
– Считай, уже ответил! – процедил Дипольд.
Взмах трофейного клинка. И голова – как лопнувшая тыква. Старик выпустил недоуздок. Рухнул как подкошенный. Вывалил мозги под копыта гнедого.
Конь попятился. Шарахнулся было в сторону.
– Ку-у-уда!
Дипольд что было сил саданул пятками по мокрым лошадиным бокам. Поддал шенкелями.
– Пшел!
Жеребец дернулся. Всхрапнул. Прянул ушами. И – через конюха. И – помчал. И – понес. Туда, куда гнал всадник. К ближайшему лесу.
Сзади, на стенах замка, часто загремели ручницы. Из бойниц, из-за каменных зубцов ударили арбалеты.
«Господи, убереги!» – взмолился Дипольд.
Короткие болты летели вслед за беглецом. Но все они вонзались в землю слишком далеко от цели. Куда унеслись свинцовые кругляши-бондоки, выплюнутые хандканнонами, и вовсе не понять.
Мимо куда-то унеслись.
Мимо! Мимо! Мимо!
Все – мимо!
Совсем уж ни к чему бухнула крепостная бомбарда – орудие вовсе не предназначенное для стрельбы по одиночной мишени.
Тоже – ми-мо!
Господь уберег.
Спас!
Помог!
Сохранил!
Господь свое дело сделал. А теперь – дело за ним, за Дипольдом Славным. И Дипольд делал все, что от него зависело.
Стрельба и без того подстегнула разгоряченного гнедого, но гейнский пфальцграф все погонял и погонял коня. Пятками – в бока. Криком – в уши. Беглец не щадил гнедка, и каждое мгновение удаляло его от зловещей громады оберландского замка на длину конского скока.
Крепость за спиной Дипольда все сильнее и гуще окутывалась туманом – от пожара в подвале, от магических испарений в замковых мастераториях, от порохового дыма на боевых площадках… Только главная башня-донжон с развевающимся над крышей полотнищем – серебряный оберландский змей на синем фоне – возвышалась над клубящимися облаками, словно незыблемая твердь во взволнованном море. И даже разноцветные струйки колдовского дыма, уходящие вертикально вверх, сейчас ее не заслоняли.
Будто специально раздвинутые чьей-то незримой рукой.
ГЛАВА 53
…Маркграф Альфред Оберландский и прагсбургский магиер Лебиус Марагалиус наблюдали за Дипольдом Славным из верхних бойниц донжона.
– Все прошло как должно? – властитель Верхней Марки задал вопрос, не сочтя нужным оборачиваться к собеседнику.
– О да, ваша светлость! – Лебиус отступил от бойницы и склонил капюшон. – Даже лучше, чем я предполагал.
У ног магиера стояла птичья клетка размером чуть больше турнирной кирасы и приблизительно той же формы. Клетку закрывала черная ткань. Позади Лебиуса, на расстоянии удара, напряженно замерли двое вооруженных воинов с обнаженными мечами. Неусыпная стража и почетный караул. Но стража все же – в первую очередь.
– Люди, которых вы любезно предоставили в мое распоряжение, выполнили все, что от них требовалось, – продолжал магиер. – Они великолепно справились со своей ролью. Загнали Дипольда куда следовало, кричали, что требовалось, под дверью мастератории, натолкнули пфальцграфа на нужные мысли. Правда…
– Что?
– Мне стоило немалых трудов убедить ваших воинов в том, что специально подготовленная для побега малая магилабор-зала над темницей совершенно безопасна и что вредоносной магии в ней нет ни капли.
– Вот как? – маркграф поднял бровь. – Немалых трудов, говоришь?
– Они не хотели ломать дверь, ваша светлость. Боялись…
– О да, здесь многие боятся твоих колдовских нор, – криво усмехнулся Альфред Оберландский. – Но тебя самого в моем замке все-таки опасаются больше.
Магиер пожал плечами:
– Может быть, только потому мне и удалось заставить ваших людей рубить дверь мастератории.
– Может быть, может быть… – Змеиный граф не отрывал взгляда от бойницы. – А знаешь, Лебиус… Я вот о чем подумал. Как по-твоему, кого мои люди все же боятся больше – тебя или меня?
– Вас, конечно, – без раздумий и колебаний ответил прагсбуржец. – Ибо пред вашим гневом трепещу и я тоже.
– С твоей стороны это очень разумно. Ты трепещи-трепещи, колдун. Потому что если ты хоть в чем-то ошибся с Дипольдом, гнев мой будет поистине страшен.
Слова эти были сказаны тихо, спокойно, почти дружелюбно, но прозвучали тем не менее весьма зловеще. Магиерский капюшон с двумя прорезями для глаз чуть заметно колыхнулся:
– Я уверяю вас, господин маркграф, скоро Дипольд вернется. И приведет на убой уйму народа. И это будет только начало.
– Что ж, надеюсь, так и случится, Лебиус. В противном случае тебе придется ответить за бегство ценного пленника. И прочие м-м-м… потери.
– Это вынужденные расходы, ваша светлость, – торопливо вставил Лебиус.
– Понимаю… Но, кстати, много ли мы потеряли?
– Гораздо меньше, чем вскоре приобретем. Потери незначительные.
– Ну, положим, об этом судить не тебе. От тебя же сейчас требуется просто подвести общий итог. И постарайся ничего не забыть. Итак, наши потери, колдун?
Магиер начал перечислять тихим и бесцветным голосом:
– Оборудование малой магилабор-залы, два моих помощника, приставленных к нему, сырой гомункулусный материал…
– Ну-ну, – подбодрил маркграф. – Дальше.
– Дочь нидербургского бургграфа. Герда была временной матерью-хранительницей гомункулуса.