— Я сделала открытие, Гэртон, что я хочу… что я рада… что теперь меня бы радовало, что вы — мой двоюродный брат, если бы только вы не были таким сердитым со мной и таким грубым.
Гэртон не отвечал.
— Гэртон, Гэртон, Гэртон! вы слышите? — не унималась она.
— Отвяжитесь! — проворчал он с недвусмысленной резкостью.
— Позвольте мне убрать это, — сказала она, осторожно занесла руку и вынула трубку у него изо рта.
Не успел он даже попытаться отобрать трубку обратно, как та была уже сломана и брошена за печь. Он выругался и взял другую.
— Стойте! — закричала Кэтрин. — Сперва вы должны меня выслушать, а я не могу говорить, когда мне пускают клубы дыма в лицо.
— Ну вас к черту! — крикнул он в ярости. — Можете вы оставить меня в покое?
— Нет, — заупрямилась она, — не могу. Я уж не знаю, что и делать, чтоб заставить вас поговорить со мной; а вы решили не понимать меня. Когда я называю вас глупым, это ничего такого не значит. Это вовсе не значит, что я вас презираю. Бросьте, Гэртон, вам нельзя не замечать меня. Вы мой двоюродный брат, и пора вам признать меня.
— Мне пора послать вас к черту с вашей проклятой гордостью и подлым издевательством! — ответил он. — Пусть дьявол живьем уволочет меня в ад, если я еще раз хоть краем глаза погляжу на вас. Убирайтесь вон, сию минуту!
Кэтрин насупилась и отошла к окну, кусая губу и мурлыча смешную песенку, чтобы скрыть, как сильно хочется ей разрыдаться.
— Вы с вашей двоюродной сестрой должны стать друзьями, мистер Гэртон, — вмешалась я, — раз она раскаивается в своей заносчивости. Вам это очень пойдет на пользу: вы станете совсем другим человеком, если она будет вам добрым товарищем.
— Товарищем! — вскричал он. — Когда она меня ненавидит и считает меня недостойным стереть грязь с ее башмака! Нет! Хоть сделайте меня королем, не соглашусь я опять сносить насмешки за свое старание понравиться ей.
— Не я вас — это вы меня ненавидите! — расплакалась Кэти, не скрывая больше своего волнения. — Вы меня ненавидите не меньше, чем мистер Хитклиф, и даже сильней.
— Гнусная ложь! — начал Эрншо. — Зачем же тогда я сто раз выводил его из себя, принимая вашу сторону? да еще когда вы только фыркали на меня и презирали и… Если вы не перестанете меня изводить, я пойду в дом и скажу, что меня выжили из кухни.
— Я не знала, что вы принимали мою сторону, — ответила она, вытирая глаза, — и я была несчастна и озлоблена против всех. Но теперь я вас благодарю и прошу у вас прощения: что еще я могу сделать?
Она подошла к очагу и чистосердечно протянула руку. Гэртон нахмурился, почернел, как туча, и, решительно сжав кулаки, уставился в пол. Кэтрин, должно быть, чутьем угадала, что такое поведение вызвано не враждой, а закоренелым упрямством: постояв с минуту в нерешительности, она наклонилась и тихонько поцеловала его в щеку. Плутовка думала, что я ничего не видела, и, отойдя, преспокойно заняла свое прежнее место у окна. Я укоризненно покачала головой, и тогда она вспыхнула и прошептала:
— Ну, а что же мне было делать, Эллен? Он не хочет пожать мне руку, не хочет смотреть на меня: должна же я как-нибудь показать ему, что он мне мил… что я готова подружиться с ним.
Убедил ли Гэртона поцелуй, я не скажу вам. Несколько минут он всячески старался, чтоб мы не видели его лица, а когда поднял голову, был сильно смущен задачей, куда отвести глаза.
Кэтрин нашла себе дело: она аккуратно завертывала в белую бумагу красивую книгу. Затем, обвязав ее ленточкой и сделав надпись — «мистеру Гэртону Эрншо», попросила меня быть ее посредницей и передать подарок тому, кому он назначен.
— И ты ему скажи, что, если он примет, я приду и поучу его правильно это читать, — добавила она, — а если не примет, то я уйду наверх и больше никогда не буду ему докучать.
Я понесла и повторила сказанное под внимательным взглядом отправительницы. Гэртон не разжал кулаков, и я положила пакет ему на колени. Он его все же не скинул. Я вернулась к своей работе. Кэтрин сидела, скрестив руки на столе и склонив на них голову, пока не услышала легкий шелест разворачиваемой обертки. Тогда она тихонько подошла и села рядом со своим двоюродным братом. Он дрожал, и лицо его горело: вся его грубость и вся угрюмая резкость сошли с него. Он сперва не мог собраться с мужеством, чтобы хоть полслова выговорить в ответ на ее пытливый взгляд и тихонько вымолвленную просьбу:
— Скажите, что вы меня прощаете, Гэртон! Да? Вы можете сделать меня такой счастливой, сказав одно только маленькое словечко.
Он что-то невнятно пробурчал.
— И вы станете моим другом? — добавила Кэтрин полувопросительно.
— Нет, вам придется за меня краснеть каждый день вашей жизни, — ответил он, — и тем сильней, чем больше вы будете узнавать меня; а этого я не снесу.
— Так вы не хотите быть моим другом? — сказала она с медовой улыбкой и подсела совсем близко.
Что говорили они дальше, мне не было слышно; но когда я снова оглянулась, я увидела два сияющих лица, склоненных над страницей принятой в подарок книги; так что у меня не осталось сомнения, что договор утвержден обеими сторонами и враги стали отныне верными союзниками.
В книге, которую они рассматривали, было много чудесных картинок; и это, да и самое соседство заключало в себе достаточно очарования, чтоб ни он, ни она так и не двинулись с места, пока не явился Джозеф. А тот, бедняга, пришел в суеверный ужас, когда увидел, что Кэтрин сидит на одной скамейке с Гэртоном Эрншо, положив руку ему на плечо, — и в крайнее смущение, что его любимец терпит эту близость; это так глубоко задело старика, что в тот вечер он не позволил себе на их счет ни одного замечания. Его волнение выдавали только отчаянные вздохи, которые он испускал, когда, торжественно раскрыв на столе свою огромную библию, стал раскладывать на ней грязные банкноты, вынимаемые им из записной книжки — дневная выручка от торговых сделок. Наконец он подозвал к себе Гэртона.
— Отнести это хозяину, мой мальчик, — сказал он, — и оставайся там. Я ухожу в свою комнату. А это помещение не про нас — тут нам сидеть не по чину: мы должны посторониться и подыскать себе другое.
— Идемте, Кэтрин, — сказала я, — нам тоже пора «посторониться». Я все перегладила. Вы готовы?
— Еще нет восьми, — ответила она, неохотно вставая. — Гэртон, я оставлю эту книгу на камине и принесу вам завтра еще несколько.
— Всякую книгу, какую вы тут оставите, я снесу в дом, — сказал Джозеф, — и хорошо еще, если вы после того найдете ее опять. Так что как вам будет угодно!
Кэти пригрозила, что ему придется поплатиться за ее книги собственной библиотекой; и, улыбнувшись Гэртону, когда проходила мимо, пошла, напевая, к себе наверх. И еще никогда, я посмею сказать, у нее под этой крышей не было так легко на сердце; разве что при первых ее свиданиях с Линтоном.
Дружба, так завязавшаяся, быстро крепла; иногда происходили и короткие размолвки. Эрншо не мог по первому велению стать культурным человеком, а моя молодая госпожа не была ни философом, ни образцом терпения. Но так как у них у обоих все силы души были устремлены к одной и той же цели — потому что одна любила и желала уважать любимого, а другой любил и желал, чтоб его уважали, — они в конце концов достигли своего.
Вы видите, мистер Локвуд, не так это было трудно — покорить сердце миссис Хитклиф. Но теперь я рада, что вы и не пытались. Их союз будет венцом моих желаний. В день их свадьбы я ни одному человеку на свете не буду завидовать: в Англии тогда не сыщется женщины счастливей меня!
33
На другой день, то есть во вторник утром, Эрншо все еще не мог приступить к своим обычным занятиям и, значит, оставался дома; и я быстро убедилась, что мне никак не удастся удержать мою подопечную возле себя, как я держала ее до тех пор. Она сошла вниз раньше моего, а затем и в сад, где Гэртон выполнял кое-какую нетрудную работу; и когда я вышла позвать их к завтраку, я увидела, что она его уговорила расчистить довольно большой кусок земли среди смородины и крыжовника, и теперь они обсуждают вдвоем, какую рассаду перенести сюда из Скворцов. Я была в ужасе от опустошения, произведенного за какие-нибудь полчаса; кустами черной смородины Джозеф дорожил как зеницей ока, и среди них-то Кэтрин и надумала разбить свой цветник!
— Ну вот! — закричала я. — Это, как только откроется, будет в тот же час показано хозяину, и чем вы станете тогда оправдываться, что позволяете себе так хозяйничать в саду? Не миновать нам грозы, вот увидите… Мистер Гэртон, меня удивляет, что у вас только на то и достало ума, чтобы взять да и наделать бед по ее указке!
— Я и забыл, что кусты — Джозефа, — ответил Эрншо, несколько смутившись, — но я ему скажу, что это сделал я.
Мы ели всегда вместе с мистером Хитклифом. Я исполняла роль хозяйки — разливала чай, резала мясо и хлеб; так что без меня за столом обойтись не могли. Обычно Кэтрин сидела подле меня, но сегодня она пододвинулась поближе к Гэртону; и я сразу поняла, что она так же не намерена скрывать свою дружбу, как раньше не скрывала вражды.
— Смотрите не разговаривайте много с двоюродным братом и не слишком его замечайте, — шепнула я ей в предостережение, когда мы входили в столовую. — Это, конечно, не понравится мистеру Хитклифу, и он разъярится на вас обоих.
— Я и не собираюсь, — был ее ответ.
Минуту спустя она бочком наклонилась к соседу и стала тыкать ему первоцвет в тарелку с овсяным киселем.
Гэртон не смел заговорить с ней, даже не смел взглянуть; и все же она продолжала его дразнить и дважды довела до того, что он чуть не рассмеялся. Я насупилась, и тогда она покосилась на хозяина, чьи мысли были заняты чем угодно, только не окружавшим его обществом, как ясно выдавало выражение его лица; и она остепенилась на минутку и с глубокой серьезностью всматривалась в него. Потом отвернулась и снова принялась за свои глупости. У Гэртона вырвался наконец сдавленный смешок. Мистер Хитклиф вздрогнул, глаза его быстро пробежали по нашим лицам. Кэтрин ответила свойственным ей беспокойным и все-таки вызывающим взглядом, который так его злил.
— Хорошо, что мне не дотянуться до вас, — крикнул он. — Какой черт в вас сидит, что вечно вы глядите на меня этими бесовскими глазами? Пропади они пропадом! И больше не напоминайте мне о своем существовании. Я думал, что давно отучил вас от смеха.
— Это я смеялся, — пробормотал Гэртон.
— Что ты сказал? — спросил хозяин.
Гэртон уставился в свою тарелку и не повторил признания. Мистер Хитклиф поглядел на него, потом молча вернулся к еде и к прерванному раздумью. Мы почти уже кончили, и молодые люди благоразумно отодвинулись подальше друг от друга, так что я не предвидела новых неприятностей за столом, когда в дверях появился Джозеф, дрожавшие губы которого и яростный взгляд показывали, что нанесенный его драгоценным кустам ущерб раскрыт. Он, верно, видел Кэти и ее двоюродного брата на том месте в саду и пошел проверить, не натворили ли они чего-нибудь. Работая челюстями, как корова, когда жует свою жвачку, так что трудно было разобрать хоть слово, он начал:
— Я вынужден просить свое жалованье, потому что вынужден уйти! Я располагал умереть там, где прослужил шестьдесят лет. И я думал: уберу-ка я свои книги к себе на чердак и все свои пожитки, а кухня пускай остается им, вся целиком, спокойствия ради. Нелегко отказываться от своего насиженного места у очага, но я все-таки решил уступить им свой угол. Так нет же: она отобрала у меня и сад, а этого, по совести скажу, хозяин, я не могу снести. Кому другому, может, и способно гнуться под ярмом, и он согнется — я же к этому непривычен, а старый человек не скоро свыкается с новыми тяготами. Лучше я пойду дорогу мостить — заработаю себе на хлеб да на похлебку.
— Ну, ну, болван, — перебил Хитклиф, — говори короче: чем тебя обидели? Я не стану мешаться в твои ссоры с Нелли. Пусть она тебя хоть в угольный ящик выбросит, мне все равно.
— Да я не о Нелли, — ответил Джозеф, — из-за Нелли я бы не стал уходить, хоть она и злая негодница. Нелли, слава богу, ни у кого не может выкрасть душу! Она никогда не была так красива, чтоб на нее глядели, глаз не сводя. Я об этой богомерзкой распутнице, которая околдовала нашего мальчика своими наглыми глазами и бесстыжей повадкой до того, что он… Нет, у меня сердце разрывается! Позабывши все, что я для него сделал, как для него старался, он пошел и вырыл лучшие смородинные кусты в саду! — И тут старик разохался без удержу, сокрушаясь о горьких своих обидах и неблагодарности юного Эрншо, вступившего на гибельный путь.
— Дурень пьян? — спросил Хитклиф. — Гэртон, ведь он винит тебя?
— Да, я выдернул два-три кустика, — ответил юноша, — но я собирался высадить их в другом месте.
— А зачем тебе понадобилось их пересаживать? — сказал хозяин.
Кэтрин вздумалось вмешаться в разговор.
— Мы захотели посадить там цветы, — крикнула она. — Вся вина на мне, потому что это я его упросила.
— А вам-то какой дьявол позволил тронуть тут хоть палку? — спросил ее свекор в сильном удивлении. — И кто приказывал тебе, Гэртон, слушаться ее? — добавил он, обратившись к юноше.
Тот молчал, как немой; за него ответила двоюродная сестра:
— Вы же не откажете мне в нескольких ярдах земли для цветника, когда сами забрали всю мою землю!
— Твою землю, наглая девчонка? У тебя ее никогда не было, — сказал Хитклиф.
— И мои деньги, — добавила она, смело встретив его гневный взгляд и надкусив корку хлеба — остаток своего завтрака.
— Молчать! — вскричал он. — Доедай — и вон отсюда!
— И землю Гэртона и его деньги, — продолжала безрассудная упрямица. — Мы с Гэртоном теперь друзья, и я все ему о вас расскажу!
Хозяин, казалось, смутился: он побелел и встал, глядя на нее неотрывно взглядом смертельной ненависти.
— Если вы меня ударите, Гэртон ударит вас, — сказала она, — так что лучше вам сесть.
— Если Гэртон не выпроводит тебя из комнаты, я его одним пинком отправлю в ад, — прогремел Хитклиф. — Проклятая ведьма! Ты посмела заявить, что поднимешь его на меня? Вон ее отсюда! Слышишь? Вышвырнуть ее на кухню!.. Я ее убью, Эллен Дин, если ты позволишь ей попасться мне хоть раз на глаза!
Гэртон шепотом уговаривал Кэти уйти.
— Тащи ее прочь! — яростно крикнул хозяин. — Ты еще тут стоишь и разговариваешь? — И он подошел, чтобы самому выполнить свой приказ.
— Больше он не станет, злой человек, подчиняться вам, — сказала Кэтрин. — И скоро он будет так же ненавидеть вас, как я.
— Тише, не надо! — забормотал с укоризной юноша, — я не хочу слышать, как вы с ним так разговариваете. Довольно!
— Но вы не позволите ему бить меня? — крикнула она.
— Уходите, — прошептал он серьезно.
Было уже поздно. Хитклиф схватил ее.
— Нет, ты уходи! — сказал он Гэртону. — Ведьма окаянная! Она раздразнила меня — и в такую минуту, когда это для меня нестерпимо. Я раз навсегда заставлю ее раскаяться!