Даже в самых смелых моих мечтах я никогда не думала об этом. Как-то раз я вообразила, что он тяжело заболел и вызвал меня, чтобы за ним ухаживать. Дальше этого мои мечты не заходили.
– Мое предложение, кажется, не принято? – продолжал он. – Очень сожалею. Я-то думал, что нравлюсь вам. Какой ужасный удар для моего самолюбия.
– Вы… вы нравитесь мне… и даже очень… Я безумно люблю вас… Сегодня я проплакала всю ночь: думала, что больше вас не увижу.
Он засмеялся и протянул мне через стол руку.
– Да благословит вас бог за это! Когда вы достигнете возраста, о котором мечтаете, то есть тридцати шести лет, я напомню вам об этом разговоре, и вы не поверите мне. Как жаль, что вы станете взрослой!
Мне было стыдно, что я призналась в любви к нему. Женщины ведь не должны делать такие признания. А он смеялся. Я еще больше сконфузилась.
– Итак, о главном мы договорились… – он продолжал поглощать тосты с джемом. – Вы будете водить компанию не с миссис ван Хоппер, а со мной. Ваши обязанности останутся примерно теми же. Я тоже люблю, чтобы мне читали новые книги, люблю сыграть в безик после обеда. Есть, конечно, разница: я принимаю другие лекарства и употребляю другую пасту для зубов.
Я нерешительно барабанила пальцами по столику и думал: неужели он смеется надо мной и говорит все это в шутку?
– Я грубиян, не правда ли? Вы представляете себе, что предложения делают совсем иначе. Вы одеты в белое платье и держите розу в руке, а я пылко объясняюсь в любви к вам под звуки скрипки.
Тогда вы считали бы, что все в порядке… Бедняжка! Постарайтесь не придавать этому значения. Наш медовый месяц мы проведем в Венеции и будем плавать в гондоле, держась за руки. Но долго мы там не останемся, потому что я хочу показать вам Мандерли.
Он хочет показать мне Мандерли! Наконец, я осознала, что со мной случилось. Я стану его женой и хозяйкой Мандерли! Рука об руку мы будем гулять по роскошному саду и по лесам поместья.
Он все еще ел апельсин, давая мне время от времени ломтик. А мне представилось, как он обращается к толпе своих знакомых и говорит: «Вы, кажется еще не знакомы с моей женой? Вот миссис де Винтер». А гости восклицают: «Она же просто очаровательная!» Но я делаю вид, что ничего не слышу.
– Ну, в апельсине осталась кислая и несъедобная часть. Я не стану ее есть.
И я почувствовала горечь и кислоту во рту. До сих пор я такое не замечала в апельсинах.
– Кто же из нас сообщит новость миссис ван Хоппер? – спросил он. – Вы или я?
– Лучше скажите вы, – попросила я. – Ведь она обозлится на меня…
Мы встали из-за стола, и я подумала, может быть, он сейчас скажет официанту: «Поздравьте нас. Мадемуазель и я решили пожениться». И все станут поздравлять нас и приветствовать.
Но он ничего не сказал.
Когда мы вышли из ресторана, он спросил тихо:
– Скажите, сорокадвухлетний возраст кажется вам глубокой старостью?
– О нет, я вовсе не люблю молодых мужчин.
– Да ведь вы их вовсе и не знаете…
Мы подошли к комнате миссис ван Хоппер.
– Думаю, что я быстрее справлюсь один, – сказал он. – Согласны ли вы повенчаться со мной немедленно или вам хочется заказать себе приданое и заняться прочей чепухой? Все можно устроить очень быстро: получить брачную лицензию, зарегистрировать брак, сесть в автомобиль и отправиться в Венецию или куда вы захотите… Вас смущает, что это будет не в церкви, без подвенечного платья, без колокольного звона, подружек невесты и хора мальчиков? Не забывайте, что я вдовец и уже однажды пережил все эти церемонии… Ну, так как же?
В какой-то момент я ощутила сожаление, что все это будет не в Англии. Ну, а к чему мне гости и поздравители? Я вовсе не мечтала венчаться в церкви.
Когда он открыл дверь, миссис ван Хоппер встретила нас криком:
– Это вы? Где вы пропадали? Я три раза звонила в контору. Мне ответили, что вы там вовсе и не были!
Мне захотелось смеяться и плакать одновременно, и я почувствовала какую-то тяжесть в области желудка.
– Можете винить во всем меня, – сказал он, входя в ее гостиную и закрывая за собой дверь.
Я услышала только ее изумленный возглас и тотчас ушла в спальню. Села у открытого окна и чувствовала себя, как в больничной приемной – сидишь и ждешь, когда выйдет ассистент и скажет: «Операция прошла благополучно. Вам не о чем больше беспокоиться.»
Интересно, конечно, было бы услышать их разговор, но сквозь стены до меня не долетало ни звука. Может быть, он сказал ей: «Я полюбил ее с первого взгляда, и мы встречались каждый день!» А она ему ответила: «О, мистер де Винтер! Это очень романтично и очень внезапно!» А я думала: какое счастье – выйти замуж за любимого человека!
Но о любви своей он ничего не сказал… Мы беседовали за столиком, он пил кофе, ел тосты и апельсин. Он говорил только о женитьбе, а о любви – ни слова. С Ребеккой он говорил, вероятно, не так… Но об этом я не должна думать. Об этом надо навсегда забыть…
Его книжечка стихов лежала у меня на кровати. Она открылась на странице с посвящением: «Максу от Ребекки. 17 мая». Я аккуратно вырезала ножичком эту страницу так, чтобы ничего не было заметно, и разорвала ее на клочки. Но и на клочках можно было увидеть скользящий, стремительный почерк. Я собрала клочки, поднесла к ним спичку и смотрела, как они превращались в пепел. Я начинала новую жизнь, разрушая воспоминания о его прежней любви.
– Все в порядке, – сказал он, входя в спальню. – Она сначала остолбенела от изумления, а теперь начинает приходить в себя. Я схожу в контору и распоряжусь, чтобы ее скорее доставили на вокзал. Она даже заколебалась, не остаться ли ей, чтобы присутствовать на свадьбе. Но я был тверд, как кремень. Теперь идите и поговорит с ней. Он опять ничего не сказал о своей любви и своем счастье, и не пошел со мной в гостиную.
Я пришла, чувствуя себя, как горничная, известившая о своем уходе через подругу. Она стояла у окна с сигаретой в зубах. Маленькая, толстая, в пальто, туго стянутом на пышной груди в маленькой дурацкой шляпке на макушке.
– Итак, я должна вас поздравить с умением работать на два фронта. Какими приемами вы этого добились?
Что ей сказать? Ее улыбка была крайне язвительной.
– Вам очень повезло, что я заболела. Теперь-то я понимаю, как вы проводили время и почему были такой рассеянной и забывчивой… А вам следовало бы все рассказать мне… Он сказал, что собирается через несколько дней жениться на вас… Ваше счастье, что у вас нет родных, а то они задали бы вам кое-какие вопросы… Но все это меня уже не касается. Я умываю руки. Интересно, что подумают о нем его друзья, родные? Но это, в конце концов, его дело. Ну, а вы учли, что он намного старше вас?
– Ему всего сорок два года, а я выгляжу старше своих лет.
Она засмеялась и, глядя на меня инквизиторским взглядом, спросила:
– Скажите мне, как другу: вы не сделали ничего такого, чего не следовало бы делать?
Она стала похожа на мадам Блэз, когда та предлагала мне сто франков.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Ну ладно, не обращайте внимания… Я всегда говорила, что английские девушки – это темные лошадки, несмотря на их спортивный вид… Итак, я должна ехать в Париж, и вы останетесь здесь и будете ждать, пока ваш возлюбленный не получит лицензию… Должна отметить, что он не пригласил меня на свадьбу.
– Он и не собирается устраивать пышную свадьбу. К тому же вы в это время будете на пути в Нью-Йорк.
– Хм-хм… Полагаю, что вы отдаете себе отчет в своих действиях. Ваша свадьба, в сущности, очень скоропалительна, вы же знаете его всего лишь несколько недель. Не думаю, чтобы у него был легкий характер, и вам придется приспосабливаться к нему… До сих пор вы вели исключительно беззаботную жизнь, ну, а теперь вам придется стоять на собственных ногах… Откровенно говоря, я не представляю себе, как вы справитесь с обязанностями хозяйки Мандерли. Вы были неспособны сказать и несколько связных слов моим друзьям, когда у меня бывали гости. Как вы будете вести беседу на больших приемах в Мандерли? Они там часто бывали, когда была жива его жена. – Она продолжала болтать, не ожидая ответа. – Конечно, я желаю вам счастья, но, боюсь, вы совершаете ошибку, большую ошибку, о которой будете горько сожалеть…
Я прекрасно знала, что я молода, неопытна, застенчива и что мне будет трудно, но в ее словах я уловила злорадство. Чисто по-женски она завидовала мне и считала мое счастье вовсе не заслуженным.
Но я решила: бог с ней, о ней я забуду. Скоро она будет сидеть одна в спальном вагоне, а мы останемся здесь, будем вместе завтракать и обедать в ресторане. Теперь у нас будет свободное время, и, может быть, он скажет, что любит меня и чувствует себя счастливым. Признания в любви даются нелегко, для них нужно соответствующее настроение и подходящая обстановка.
– Думаю, вы понимаете, почему он женится на вас, – продолжала бубнить миссис ван Хоппер. – Не льстите себя надеждой, что он влюбился. Просто он больше не в состоянии жить один в большом и пустом доме и хочет, чтобы кто-нибудь разделил с ним одиночество. Но вас понять нетрудно: он исключительно интересный и обаятельный человек.
7
Мы вернулись в Англию в начале мая вместе с первыми ласточками и первыми колокольчиками. Это было самое прекрасное время в Мандерли перед пышным расцветом лета.
Максим сидел за рулем, а я рядом, нескладно одетая, как обычно, с меховой горжеткой на шее и закутанная в дождевик не по росту, который доходил до пят. В руках у меня была большая кожаная сумка и перчатки.
Мы выехали из Лондона ранним утром под проливным дождем.
– В Мандерли прибудем часам к пяти, как раз к чаю, – сказал Максим. Это лондонский дождь. Там его не будет.
И правда, когда мы доехали до Эксетера, дождь прекратился и выглянуло солнце. Я обрадовалась – не хотелось прибыть в Мандерли под дождем, это было бы плохое предзнаменование.
– Ну, как, лучше чувствуешь себя? – спросил Максим.
Я улыбнулась и, взяв его за руку, подумала: как все просто для него – вернуться домой, взял пачку накопившихся писем и позвонил, чтобы принесли чай. Понимает ли он, как волнуюсь я, как мне не по себе? По-видимому, он приписывал мое молчание усталости и не понимал моих чувств.
Он освободил руку, так как впереди был поворот, и ему нужно было править обеими руками.
Я так же боялась приезда в Мандерли, как прежде жаждала его. Жаль, что Максим живет не в одном из тех маленьких коттеджей, мимо которых мы проезжали. Там жизнь для меня была бы проще и понятней. Он стоял бы на пороге с сигаретой в зубах, а я хлопотала бы, накрывая стол к ужину.
– Осталось две мили, – сообщил Максим. – Видишь, вот тот лес на склоне холма и полоску моря внизу? – Это Мандерли. И лес этот наш.
Я чувствовала себя, как ребенок, впервые пришедший в школу, как прислуга, всю жизнь проживавшая в деревне и попавшая в чужой дом.
– Сними дождевик, – сказал Максим. – Здесь, видимо, и вовсе не было дождя. Бедная моя овечка, вытащил я тебя из Лондона, а надо было сначала купить тебе несколько платьев и все такое.
– Я вовсе не интересуюсь платьями, ведь тебе тоже не интересно, как я одета.
– Большинство женщин интересуется только платьями и больше ничем. – Он повернул на боковую дорогу. – Вот мы и приехали!
Мы проехали через железные ворота мимо сторожки привратника, в окнах которой показались любопытные лица. Он, видимо, все же чувствовал, что я смущена и испугана: вдруг он поднес мою руку к своим губам.
– Не обращай внимания на любопытство. Им интересно поглядеть на тебя, но это скоро пройдет. Что же касается домоводства, то для этого существует миссис Дэнверс. Тебе ни о чем не надо будет заботиться. Она довольно оригинальная особа и вначале будет, пожалуй, колючей. Но ты будь сама собой. Этого достаточно, чтобы тебя здесь полюбили. Посмотри на этот кустарник. Когда он цветет, это сплошная синяя стена.
Я не ответила ему. Вспомнила некогда купленную открытку с видом Мандерли. И вот сейчас стала хозяйкой этого поместья и буду писать приглашения вроде: «Почему бы вам не посетить нас в Мандерли в ближайшую среду». Но пока что мне казалось довольно отдаленным время, когда я буду чувствовать себя спокойно и уверенно в собственном доме.
Дорога поворачивала то вправо, то влево. Мы ехали под кронами высоких деревьев, как под аркой. Кругом было тихо, даже шум мотора звучал как-то мягко и спокойно.
Бесконечная дорога начала уже действовать мне на нервы. Мы подъехали к сплошной красной стене из рододендронов.
– Нравится тебе здесь? – спросил он.
– Да, – робко ответила я, не будучи в этом уверена.
Рододендроны в моем представлении были скромными комнатными цветами, а здесь они были выше человеческого роста. Высокие и стройные, они стояли стеной, как батальон солдат, и вовсе не походили на цветы в горшках.
Еще один поворот, и вот он – дом моей мечты – безукоризненно красивое здание. Вот и лестницы, ведущие на лужайки, которые спускаются к самому морю. Через окно я увидела в холле какую-то толпу.
– Будь она проклята, эта женщина, – воскликнул он, резко затормозив. – Ведь знает же, что мне нежелательно такое сборище.
– Что случилось? Что это за люди? – спросила я.
– Боюсь, что нам придется это перенести. Миссис Дэнверс собрала сюда всю прислугу приветствовать нас. Но не беспокойся, тебе не надо ничего говорить. Я сам скажу, что нужно.
С лестницы спустились дворецкий и лакей. Они открыли дверцы машины. Дворецкий был старик с приятным, добрым лицом. Я протянула ему руку. Но он игнорировал мой жест. Взял у меня из рук сумку и маленький чемодан и повернулся к Максиму.
– Вот мы и приехали, Фритс, – сказал Максим, снимая перчатки.
– В Лондоне был проливной дождь, а здесь будто и не было дождя. Дома все в порядке?
– Да, сэр. Благодарю вас, сэр. У нас дождя не было уже целый месяц. Рад вас видеть, сэр. Надеюсь, вы и миледи хорошо себя чувствуете?
– Да, да, Фритс, благодарю. Но с дороги мы устали и хотели бы чаю. Не ожидал такой встречи, – он кивнул головой в сторону холла.
– Так распорядилась миссис Дэнверс, сэр, – бесстрастно ответил старик.
– Идем, – сказал мне Максим. – Это нас не задержит. Я быстро покончу с этой церемонией, и мы сможем спокойно насладиться чаем.
Мы вошли в дом, и у меня снова защемило под ложечкой. Фритс и лакей следовали за нами с моей сумкой и дождевиком. Из толпы, с жадным любопытством разглядывавшей меня, вышла скуластая женщина в черном строгом платье, бледная, с глубоко запавшими глазами. Я позавидовала ее выдержке и спокойствию. Она подошла ко мне, и я протянула ей руку. Рукопожатие было безжизненным и холодным. Ее неподвижный взгляд смутил меня. Она произнесла несколько приветственных слов, вернулась в толпу слуг и оттуда продолжала пристально смотреть на меня. Максим спокойно, непринужденно поблагодарил слуг за встречу, взял меня под руку, провел в библиотеку и старательно закрыл за собой дверь. Два спаниеля, лежавших у камина, встали и пошли нам на встречу. Они обнюхали Максима, лизнули его руки и повернули головы ко мне. Старая одноглазая собака, обнюхав меня, убедилась, что это не та, кого она ждет, повернулась к камину. А молодой пес, Джаспер, сунул нос в мою руку, затем положил голову на колени и весело забарабанил хвостом по полу.
Я погладила его шелковистые уши, сняла шляпу, бросила горжетку и перчатки на подоконник, осмотрелась. Максим привел меня в просторную комфортабельную, красиво обставленную комнату, стены которой были сплошь закрыты книжными полками. Окна выходили на газон, а вдали поблескивало море.
Чай нам подали очень быстро. Это была парадная церемония, разыгранная Фритсом и тем же лакеем.
Максим рассеянно просмотрел накопившиеся письма, время от времени улыбался мне и снова возвращался к корреспонденции. Я же пила чай и думала: как мало я знаю о его обычной жизни в Мандерли. После свадьбы мы буквально промчались по Италии и Франции, а я так была полна своей любовью к нему, что все видела его глазами. Он казался более веселым и более нежным, чем я могла предполагать, совершенно непохожим на сухого и сдержанного аристократа, с которым я познакомилась в Монте-Карло. Он много смеялся, что-то напевал и бросал камешки в море. Морщинки между его бровями разгладились, и он уже не выглядел как человек, несущий на своих плечах непомерную тяжесть.
Потом мои мысли перешли на Мандерли. Все здесь – и прекрасный дом, и богатая библиотека, и роскошные картинки на стенах, – все поместье принадлежит теперь и мне, так как я стала женой Максима. Я представляла себе, как через много-много лет, когда мы уже постареем, мы вот так же будем сидеть за чайным столом, а рядом будут такие же спаниели (потомки теперешних), и тишину библиотеки будут время от времени нарушать наши сыновья (почему-то я была уверена, что у нас будут именно сыновья).
Мои мечты прервал Фритс, он пришел с лакеем, чтобы убрать со стола, и объявил:
– Миссис Дэнверс просила спросить вас, миледи, не пожелаете ли вы, чтобы она показала вам вашу комнату?
Максим оторвался от писем и спросил:
– Закончен ли ремонт в восточном крыле?
– О, да, сэр. Насколько я понимаю, все сделано хорошо. Мы боялись, что мастера не успеют, но уже в прошлый понедельник все было готово к вашему приезду.
– Вы там что-то перестраивали? – спросила я.
– Да нет, просто косметический ремонт: оклеили новыми обоями и покрасили окна и двери, – объяснил Максим. – Мы с тобой будем жить в восточном крыле. Там светлее, чем в западном, а окна выходят на розарий. При моей матушке в восточном крыле были гостевые комнаты. Ну, я сейчас закончу возиться с письмами, а ты пока сходи и постарайся подружиться с миссис Дэнверс. Это как раз удобный момент.
Мне очень не хотелось идти без него, я снова почувствовала себя запуганной, но пересилила себя и пошла вслед за Фритсом. Пустой холл показался мне громадным, и в его тишине резко зазвучали мои шаги. Фритс же, в мягкой обуви, ступал бесшумно.
– Какой большой зал, – сказала я.
– Да, миледи. Мандерли – большой дом. Бывают, конечно, и больше, но и этот достаточно велик. В старину этот холл служил банкетным залом, да и в наше время здесь бывают большие приемы.
Я чувствовала себя случайной гостьей, которая осматривает достопримечательности замка, поворачивая голову по направо, то налево.
На верхней площадке лестницы меня ожидала черная фигура. Глубоко запавшие глаза смотрели на меня пристально и, пожалуй, неодобрительно. Я оглянулась на Фритса, но он уже исчез, и я осталась наедине с миссис Дэнверс. Я улыбнулась, но не встретила ответной улыбки.
– Надеюсь, я не заставила вас долго ждать?
– Я здесь для того, чтобы выполнять ваши приказы. Вы можете распоряжаться моим временем, как вам угодно.