Так вот, батюшко, стоим ли мы, убогие, такой милости Господней и чем воздадим мы Царице Небесной за толикую Ее любовь к нам и неизреченную Ее милость? А Она, батюшко, немногого просит от вашего Боголюбия – вон видите ли там сирот моих, – и он махнул рукою тем двум, которые, как я выше сказал, копали картофель, и отец Гурий отдал им плащ мой, и они, подойдя, подали плащ. – Не плащ нужен, – сказал он, – а сами подойдите ко мне». Когда они подошли к нему, то он, взяв по правой руке их, сложив обе их сии руки с моею правою и с моею левою рукою, взяв наши руки своими обеими руками и крепко сжав, держа их в таком положении, стал говорить ко мне: «Царица Небесная просит, чтобы вы не забыли сирот моих сих и прочих с ними дивеевских и посылали им в память Ее милостей столько неизреченных к вам – по сту четвериков ржи каждый год – и творили эту заповедь Ее каждогодно до успения вашего». Я отвечал: «Не только по сту, но хотя по пяти сот четвертей». «Батюшко, – отвечал он мне, – Царица Небесная заповедывает не менее ста четверичков, то есть пудовок, а не четвертей, а более сколько Господь вам поможет, это уже ваше дело и умножение таланта, но чтобы уже непременно присылку этих заповеданных ста четвериков ржи каждогодно творили без опущения по успение ваше. Разумеете ли вы, для чего это так и что это значит? В Писании говорится, что овые из рабов Господних приподоваху Ему на тридесят, овые на шестьдесят, а овые и на сто, – так вот в честь этого-то во сто трудов уплодоношения Она и желает, чтобы вы всегда творили эту заповедь Ее. Батюшко, у них место-то как рай Божий, и только недостает им садика одного». Я подумал, что у меня в Нижегородской и Симбирской губерниях большие сады, так я насажу оный им сам, и только хотел было сказать, «позвольте, батюшко, я насажу им сад этот из моих садов», а он, зажав мне рот, сказал: «А вы, ваше Боголюбие, умолчите да сотворите». И потом, крепко держа наши руки в своих руках, сказал: «Вот, батюшко, как мне Царица Небесная дала свое послушание служить им, так и я вам по Ее повелению приручаю из рук в руки при них самих при двух свидетельницах по слову Господню, при двоих или при триех свидетелех станет всяк глагол так и я теперь творю, потому что с которою беседовал, третья будет, – а им сказал: «Вот, матушки мои, вы все плакали и вспрашивали меня, на кого я вас оставляю и кто после меня питать будет вас? Так духовною-то пищею Господь и Божия Матерь питает и напитает вас всех, а во временной жизни – вот вам Сама Царица Небесная назначает питателя. Он будет питать вас во всю свою жизнь – после меня по смерть свою». Я говорю это ему при вас двух, а вы возвестите о том и всем прочим о нем, что Сама Божия Матерь избрала и назначила его вам всем чрез меня питателем, а вашему Боголюбию я вручаю двух, а с ними и всех остальных сирот моих, послужите Царице Небесной и попекитесь о них, как я сам служил Ей и пекся о них. Всякая милостыня, подаваемая Христа ради нищему, угодна Господу, подаяй нищему, взаим дает Богови, и в жизнь будущего века не только сугубо воздастся за это, но как Господь говорит, сотворите себе други от маммоны неправды, да егда оскудеете, приимут вы в вечныя своя кровы. Но лучше подавать милостыню монаху, чем простому нищему, ибо простой нищий или нищая, куда ни пойдут, всюду обретут себе милостыню, монахов же все тунеядцами зовут, и потому не всякий подаст, а если и подадут, то с укором, но, по крайней мере, монах и престарелый даже может сам себе снискать пропитание или трудами рук своих, вот как я, например, убогий делаю: мню, что я до двух сот сажень дров нарублю в год и из них и свою келлию топлю, и на Саровскую обитель отдаю часть, а все остальное на этих сирот моих ради Царицы Небесной посылаю.
И до семидесяти четвертей картофелю родится на грядочках, мною самим из моху сделанных, и его также делю на трое: часть себе, часть Саровской пустыни, а остальное сиротам моим. Но если бы монах и по сбору пошел, то ему нет такой опасности и сбирать милостыню и нет такого вреда чрез сбор этот для души его, потому что насильно не заставят же его в грех впасть, все это, то есть дело сбора милостыни по миру, вредно только девицам и вдовицам, освященным Богу, потому что не только они страждут немощами, много отнимающими у них сил и времени, но если бы изъяты были от сих немощей и даже некрасивы собою были, то естество женское и без того прелестно и многих влечет к себе, а немощь сил и беззащитность пола способствует удобству ко греху, а что сказать, если девица прекрасна собою, то она хотя и все приобретет по сбору, да главное-то сокровище свое, святыню девства и целомудрие, удержит ли? Вот о чем подумать надобно. А что за польза и от цветка, когда он потеряет благоухание. И какой же это сахар будет, когда в нем сладости не будет – соль аще обуяет чим осолится и на что будет годна точию да изсыпана будет и попираема ногами. Вот отчего лучше давать милостыню монаху, чем простому нищему, но лучше всего подавать милостыню девицам и вдовицам, освященным Господу, чтобы они сидели на одном месте, благоугождая Господу чистотою и смирением, а не ходили бы по сборам по миру и не упражнялись бы в таких занятиях, которые их, отшедших от мира, снова возвращали бы в тесные сношения с миром. И потому-то лучше всего благодетельствовать сирым и вдовицам, освятившим чистоту девства и целомудрия своего Господу Богу. Такие-то люди не только состоят под покровом Божией Матери, но и служат Богу, находясь всегда под личным и непосредственным Ее особенным Царицы Небесной начальством, – так вот чего и вам Матерь Божия желает, чтоб и ваше Боголюбие под Ее собственным личным начальством находились. Так вот не забудьте же, что в моей обители сей, которую укажут вам эти сироты мои, нет ничего, чтобы я сам устроил, а все сделано лишь по собственной воле Божией Матери. Подробно рассказывать мне вам обо всем теперь некогда, потому что вам надобно поспешать в Воронеж, и Господь не велел мне удерживать здесь вас долго. Так я вкратце все нужное объясню, – вот, батюшко, вот уже теперь год целый мы с вами знакомы, и вы видали не только всегда, но даже и вчера у меня сирот моих, а я никогда не говорил вам о них ничего, потому что я завел и устроил эту обитель мою не самопроизвольно и не по моей человеческой выдумке, но как мне Царица Небесная, обещавшая великой старице монахине Александре на месте жительства ее в Дивееве устроить обитель, приказала, так я и сделал. И не только эти две сироты мои, с руками которых я сложил руки ваши, Самою Божиею Материю избраны, но и все, которых вы увидите после меня в обители моей сестры их, – все до одной собраны и указаны мне лично Самою Царицею Небесною. Многих я сам иногда избирал, но Царица Небесная не благословляла их, и потому, несмотря на слезы и усильные просьбы оставить их в моей обители, я принужден был переводить их в другую обитель. А иных не знал, и у меня не бывали они, живучи отсюда за несколько верст, но Царица Небесная указывала мне на них, и я посылал их звать в мою обитель, а когда отказывались, то должен был претить им за ослушание это гневом Божиим.
Так твердо, батюшко ваше Боголюбие, знайте, что не только устав и правило жизни в этой, сирот моих, обители – не мною, но Самою Царицею Небесною им чрез меня, убогого Серафима, даны, – но и все строение, какое после меня у них найдете, все заведено и выстроено мною по личному Самой Царицы Небесной указанию. Так что колышка одного я, убогий Серафим, самопроизвольно сам не поставил, так вы все это обстоятельно заметьте и во время свое будьте свидетелем всего. А вы, матушки мои, – обращаясь к девицам двум, с коих руками соединены были мои руки, сказал он, – скажите всем прочим сестрам вашим, чтобы после меня они ему все до точности рассказали, как что я у вас завел, устроил и что вам по воле Божией Матери заповедал, все до тонкости скажите. А вы, ваше Боголюбие, опять скажу, помните, знайте и в свое время засвидетельствуйте, кому потребуется, что все это не я, убогий Серафим, по своей собственной выдумке или человеческому желанию, но по воле только одной Самой Царицы Небесной завел, и устроил, и заповедал.
Ну, матушки мои, теперь вот вам после меня питатель. А вам, ваше Боголюбие, скажу, как и прошлого года сказал, когда рассказывали вы мне три сна ваши, в дальней вашей деревне виденные вами, и два сна, что вы в ближней деревне вашей видели, когда сказал я, что они от Бога вам явлены, и прибавил, что Господь наш Иисус Христос и Божия Матерь Сами управят ваш путь, – так и ныне то же скажу – горы окрест Иерусалима и Господь окрест людей Своих отныне и до века. – Но повинися Господеви и умоли Его и Той сотворит и Той изведет яко свет правду твою и судьбу твою яко полудне, – Господь благословит вхождение твое и исхождение твое отныне и до века. Так-то, ваше Боголюбие, так-то: укоряеми, благословляем; гоними, терпим; хулими, утешаемся; злословими, радуемся и претерпевый до конца той спасется, – вот наш путь с тобою. Грядите же с миром в Воронеж, Господь да благословит вас».
Но вот самые последние слова его беседы, которыми он после того закончил свою предсмертную беседу со мною. «А во грядущее-то лето на этих трех грядочках мы поработаем с вами». Те самые слова, которые, как я выше поминал, и заставили меня спорить с высокопреосвященным Антонием, что я еще увижу на земле батюшку Серафима и должен буду лично с ним о многом переговорить. По поводу каковых слов его, пиша набело записки мои о жизни сего великого старца Серафима в 1835 или в 1836 году, хорошенько год не припомню, слышал я дивные речи невидимого благодатного посетителя, растолковавшего мне подробно, что значит откровение ему, отцу Серафиму, бывшее за несколько месяцев до кончины его, что смерть его будет подобна смерти семи отроков, спавших в пещере Ефесской, что тогда сбудутся слова великого старца сего, сказанные сиротам его, следующие: «Это что за диво, что следователи за сто сажень не дошли до моей мельницы и не разломали ее, – диво вот, когда будет и вот в чем будет, когда убогий Серафим плоть свою принесет к вам в Дивеево и почиет у вас, и навсегда будет мощами своими пребывать с вами, и тогда-то среди лета Пасху запоют».
О чем хотя и напечатано в издании в передаче иеромонаха Иоасафа, но в искаженном виде, чтобы запутать дело, чего еще в действительности не было и о чем в подробности мне было здесь в Воронеже, как я выше пояснил, в 1835 или в 1836 году сказано. И когда я хотел вписать это сказание в мою книгу, то явившийся и растолковавший мне это, крепко схватив правую руку мою и невидимо удерживая меня от вписывания этого, сказал мне: «Нет, не пиши этого и во всеобщее безразличное известие не передавай, потому что это только для мудрых дается знать тебе и для крепких в вере удобопонятно, слабые же в вере и непонимающие вполне путей Провидения Божиего или не поверят этому, или, поверив, будут недоумевать, как же это будет, а передавай это на словах всем тем, которые в вере Христовой и в благодати Божией утверждены и твердо убеждены в величии пред Богом заслуг святого старца Серафима, и не сомневаются в том, что он истинный угодник Божий, тем подробно все рассказывай, а с тебя будет и этого вдоволь, что когда слова мои сбудутся и все увидят сами сбытие этих рассказов твоих о моих словах то скажут: «какое чудо – за столько лет Мотовилов неоднократно сказывал нам обо всем этом подробно и ясно, а мы и тут все-таки ему ни в чем не верили и его же считали сумасшедшим, а ведь вот сбылось же наконец так, как он нам задолго еще сказывал». Но первому из всех поди и скажи высокопреосвященному Антонию и вспроси его, что это такое, прелесть ли, или правда, и от Бога ли я тебе сказал все это? А я тебе скажу, что я послан к тебе от Господа Бога и сказал все это тебе по Его Святой воле. А что теперь четыре часа утра и что преосвященный не отворялся еще, как ты думаешь, то не бойся, иди к нему. Он уже встал и встретит тебя в дверях своих этими словами: «Что с вами? Неужели опять нападение от бесов?» Но он сам тебе скажет, что это не прелесть, а двери к нему все отворены, иди и скажи ему все, что я передал тебе от Господа Бога о великом рабе и угоднике Его Серафиме».
Я высокопреосвященного Антония точно с сими словами встретившего меня нашел в дверях его канцелярии. Хотя все келейники спали, но двери были к нему наружные кем-то растворены, и когда я подробно все ему рассказал, то он мне, подумав немного, сказал: «Да, это не прелесть, а Божественное откровение вам и очень легко может быть и даже нужно <и> необходимо для Церкви Святой, ибо вера в воскресение из мертвых столько важный православно-христианский догмат, что святой апостол Павел прямо говорит: Аще воскресения из мертвых несть, то суетна вера наша, и окаяннейши есмы паче всех человек. Но Господь наш Иисус Христос Богочеловек истинно воскрес из мертвых тридневен и, обоженною Плотию Своею питая нас, сидит одесную Бога Отца, есть истинная Живоносно из мертвых воскресшая, всесотворившая и всеискупившая нас Глава Единая всей Святой Вселенской Апостольской Церкви вовеки, которой и молимся мы на всякой литургии о еже соединитися Святым Божиим Церквам под эту истинную и Единственную всей Вселенской Церкви Божией Главу Христа Жизнодавца – Бога же и Человека и Всетворца нашего Единого Сущего от Пресвятой Троицы – по предстательству Пречистой Его Матери и Приснодевы Богородицы Марии, Единой по Бозе всемогущей».
Так кончилась беседа моя утренняя с высокопреосвященным Антонием по поводу сего откровения невидимым посетителем переданного мне о кончине великого старца Серафима и о смысле того, что значит, что она подобна будет смерти семи отроков Ефесских, спавших в пещере. Это происходило в тот именно год, когда в Бозе почивший – второй из знакомых мне русских архиереев – архиепископ Казанский и Свияжский Филарет, что потом митрополит Киевский и Галицкий и святой чудотворной Киево-Печерской лавры священноархимандрит, по высочайшему вызову ехал из Казани в Санкт-Петербург для присутствования в Святейшем Правительствующем Синоде, пославши певчих своих чрез Арзамас, сам по усердию своему заехал в Воронеж, где я тогда находился, живучи в доме высокопреосвященного Антония. О чем я и ему тогда рассказывал.
Когда же мы были все вместе и с начальником Boронежской губернии Дмитрием Никитиевичем Бегичевым на обеде со многими из воронежцев и приезжих богомольцев в загородном архиепископа Антония Троицком доме, то после обеда высокопреосвященный Филарет вспросил меня: «Ну что же ты не скажешь мне ничего, как твои дивеевские сироты отца Серафима поживают?» «Какие же мои, – сказал я ему, – вы сами свидетельствуете, что они сироты отца Серафима, а я прибавлю – дочки Божией Матери и невесты Христовы». «Ну что тут за философия, говори попросту, – сказал высокопреосвященный Филарет, – мне известно самому, что отец Серафим тебе вручил свое послужение Божией Матери при них, так что же ты не устрояешь их?» Я отвечал, «что в чем же я буду устроять их, когда они и без меня уже совершенно вполне и во всех духовных отношениях устроены, ибо в Дивееве две общины, первая и о которой я сам произвольно по своему усердию после кончины его Серафима узнал и принял намерение не оставлять ее, устроенная отцом Пахомием, строителем Саровской пустыни – на месте последнего полугодичного жительства священномонахини Александры, постриженницы Киево-Флоровского монастыря, что в мире была полковница Мельгунова. В состав этой общины входят и могут входить вдовицы и девицы, так как это во всех женских монастырях почти повсеместно вообще принято, устав ей дан Феодора Студита, общепринятый в российских монастырях, с некоторыми добавочными по усердию монахини Александры в обычном правиле при жизни ее употреблявшимися ею молитвами. Что в оной положены две трапезы в день, обед и ужин; особая, никому не подчиненная начальница, не подчинявшаяся вполне даже и всем наставлениям великого старца Серафима, Ксения Михайловна Милованова с дочерью своею Ириною Кочауловою, поступившая из Тулы вдова оружейного тамошнего мастера и державшаяся строго и неуклонно только одних наставлений бывшего строителя отца Пахомия, почему и сам отец Серафим называл обитель сию Старушкиною обителию, иногда же Ксении Михайловны обителию, а чаше всего Вдовическою, а по местоположению против церкви к сему присовокуплялся еще и иной эпитет, и в таком случае звалася Церковною обителию, в противуположность чему собственная, истинных сирот великого старца Серафима вторая самобытная Дивеевская обитель называлась Мельничною Девическою, при которой от лица Божией Матери вручено было батюшкою отцом Серафимом мне по смерть мою служение Царице Небесной. Та состоит на особом, совершенно новом, нигде никогда, ни в одном монастыре до того не существовавшем уставе и положении. Ибо начальница ее первая состояла лично под надзором самого батюшки отца Серафима, и все сестры ее собраны, как мне он сам изволил сказать, по личному назначению Самой Божией Матери только из одних девиц, а если и состоит при этой обители одна вдовица, то вроде работницы принята была и живет для копки канавы и для поправки ее за оградою обители близ канавки, а вместе с сестрами, в числе коих по собственной особой воле Божией Матери вдовицы не должны быть принимаемы – никогда. И к сей-то обители великий старец Серафим причислял из прежней Вдовической обители лишь девицу Марью Семеновну и сестру строителя общинской церкви Елену Васильевну Мантурову, которых хотя и не успел перевести в новую свою обитель сию, но называл их начатком ее сестер на небесах и утверждал, что по святыне их жизни они удостоены быть близкими к Самой Царице Небесной.
7
Правило этой обители, в первый раз особо из уст Самой Царицы Небесной батюшке отцу Серафиму данное, состоит из троекратного в день, утром, в обед и пред ужином совершаемого и всегда долженствующего совершаться чтения два<на>десяти псалмов, возвещенных от Ангела Пахомию Великому, с прибавлением нескольких кратких молитв и обыденного для всякого христианина отцом Серафимом заповеданного троекратного же в день правила: «Отче наш» – 3 раза, «Богородице Дево, радуйся» – 3 раза и «Верую во Единаго Бога Отца…» и прочие члены Символа Веры – 1 раз, о чем у меня от начальницы той Мельничной Девической общины хранится собственноручное уведомление официальное, равно как и от другой начальницы Вдовической Дивеевской общины, полученные мною при начале вступления в исполнение обязанностей моих по службе Божией Матери на основании заповеди батюшки отца Серафима, что в одной этой Девической Дивеевской Серафимовской общине установлено разрешено Самою Царицею Небесною три трапезы в день: завтрак, обед и ужин, – дозволено даже и в другие времена хлеб и квас употреблять невозбранно, – следовательно, вполне и навеки отсечены грехи тайно – и безвременноядения. Вместе с тем и вопреки обычаю других монастырей воспрещены навсегда всякие пышные и в мире уважаемые работы, требующие особенного душевного и умственного внимания, крепких и всегдашних связей с миром для ведения выгодного этих работ, каковы суть: золотошвейство, живопись и все подобные тому затейливые фабричные производства, хотя и чрезвычайно выгодные для простых мирских девушек и женщин, но не полезные для девиц, посвятивших себя на чистое девственное служение Господу Богу и желающих достигнуть вполне достояния невест Христовых. Но что при сей обители Девической заповедано старцем Серафимом от лица Царицы Небесной простое полеводство, огородничество, садоводство и смиренные рукоделия женские, не требующие особенного на производство свое умственного напряжения и не мешающие непрестанному в Боге пребыванию духом и всегдашней сердечной молитве. И что при обеих общинах находится только по одному благоговейному старичку для поправки деревянной посуды и землепашных орудий, что все полевые, огородные и садовые работы производят сами сестры обеих общин. И что хотя во Вдовической общине начальница и сестры прибегают к пособию и сбору посторонних разных жизненных потребностей и денег, но что в Мельничной Девической Серафимовской обители даже и сбор совершенно воспрещен великим старцем Серафимом согласно воле и указанию Самой Царицы Небесной.
И несмотря на то, что они твердо держатся заповеди Божией Матери и батюшки отца Серафима, но оскудения ни в пище ни в чем потребном никогда не было, потому что не только им иногда и чрез ворота от неизвестных вовсе людей были подаваемы приношения, но даже при недостатке денег на покупку деревянного масла для тепленья всегдашней лампады денно и нощно пред образом Божией Матери «Радости всех Радостей» , то пред этою подлинною чудотворною иконою нередко масло в лампаде само свыше сходившим от Бога огнем было зажигаемо, и елей кипел, изливаясь из стаканчика лампады.
Что у сей же Мельничной общины есть своя двухпрестольная церковь, выстроенная в честь Рождества Христова и Рождества Божией Матери нижегородским помещиком Мантуровым, и доходы с нее идут на сию Мельничную обитель, и содержится она на иждивении Мельничной Девической Серафимовской общины; что в сей церкви заведен отцом Серафимом чин неусыпаемого Псалтирнего чтения с неугасаемого лампадою пред местною иконою в нижней церкви Рождества Пресвятой Богородицы и неугасаемою свечою пред местною же Спасителевою иконою. И что несмотря на совершенную независимость двух Дивеевских общин одной от другой, несмотря на совершенно противуположную различность их уставов им, однако же, по воле Божией Матери, при полной их неслиянности дано и некоторое Божественное – в Духе Святой Православной веры нашей общение, – нимало не могущее вредить этой их заповеданной им неслиянности именно же при чтении неусыпаемой Псалтири – шесть сестер по два часа из Мельничной обители Девической и шесть сестер из Вдовической отправляют оное. Клирос правый принадлежит хозяйкам церкви сестрам Мельничной Серафимовской Девической общины, а левый предоставлен гостьям – сестрам Вдовической обители; и даже в нижней церкви дозволено сим Вдовической обители сестрам совершать и правило свое вечернее. И это в память того, что первоначальница их – священномонахиня Александра, на месте сей церкви видела второе явление Божией Матери, заповедавшей ей тут окончить жизнь свою и обещавшей в селе Дивееве сем основать нигде не бывалую обитель, которой обещала дать благословение с Иверии, с Афона и Киево-Печерской лавры и которую основала Она Сама чрез великого раба Своего Серафима, именно Мельничную Девическую – вторую Дивеевскую самобытную общину, о служении при которой, как неоднократно поминал я выше, и дал мне он в 4-й день сентября 1832 года заповедь. Так что же тут устроять еще мне, когда уже все это так священно-лепно и Богоблагодатно им самим, угодником Божиим Серафимом, было при жизни его заведено и все вполне устроено, и мне заповедано только питать их, и быть свидетелем великих дел его, и засвидетельствовать некогда о них, кому следовать будет. А если и придется поработать при них, так по слову его с ним же одним самим батюшкою отцом Серафимом, ибо он сказал мне: «А на этих трех грядочках во грядущее лето время свое мы поработаем с тобою»».